Вслед за ним вышел и Якушкин. Они обнялись, расцеловались, ни тени страха не было видно на их лицах.
Их всех собирали на этой площадке внутри построенного из войск каре, а потом стали разбивать на группы. Очевидно, по разрядам, догадалась Наталья Дмитриевна.
Она кинула взгляд на толпу, и внезапно увидела высокую стройную женщину в черном платье и черной шляпке. Женщина стояла впереди всех, неподвижная и безмолвная. Маленькая девочка держалась за ее руку…
— Должно быть, Рылеева, — подумала Наталья Дмитриевна, — где он сам?
Она повернулась было с вопросом, но кто-то в толпе бросил:
— Отпевают пятерых в соборе, панихиду служат…
— Как страшно, — подумала Наталья Дмитриевна, — по живым уже служат заупокойную службу!
И немножко обрадовалась, что не ее мужа отпевают, что вон он там, в кругу своих товарищей, весел и приветлив.
За линией солдат прохаживались генералы в золотых эполетах, среди них Наталья Дмитриевна разглядела и узнала Бенкендорфа и Левашова…
Вероятно, каждый из осужденных сообщал свое положение. Наталья Дмитриевна увидела, как к мужу ее подошел князь Трубецкой и удивленно спросил что-то… Фонвизин улыбнулся коротко и сердечно, они пожали друг другу руки.
Наконец неторопливо стали разделять осужденных на группы — сверкали эполеты офицеров гвардейской дивизии и Генерального штаба, в отделении собирались гвардейцы другой дивизии, затем образовалась группа из армейских офицеров, более скромных по мундирам. В ней были Якушкин и Фонвизин.
Окруженные многочисленным конвоем, вышли эти группы на гласис перед Петропавловской крепостью — небольшая площадка эта едва вмещала осужденных и конвой.
Наталья Дмитриевна видела, как спиной к ним, спиной к Петербургской стороне стояли солдаты в строгом порядке — роты и эскадроны от каждого полка Гвардейского корпуса. Тут же стояли пушки, возле них суетилась прислуга…
Отделения осужденных построились в ста саженях друг от друга, так что в каждом таком отделении оказался костер и перед ним расхаживал палач, одетый в черное. Между войсками и отделениями осужденных разъезжал на красивом гнедом коне генерал-адъютант Чернышев. Конь и седок гордо покачивались, но у коня почему-то не было хвоста, и он сверкал голым крупом…
При каждом отделении увидела она и генерала, следящего за экзекуцией. И не поверила своим глазам — Евгений Александрович Головин, муж ее родной тетки, наблюдал за порядком в одном из отделений. Она задохнулась от отвращения — как хорошо, что она съехала с квартиры тетки, она знала, что Евгений Александрович суров и деспотичен, но чтобы он был еще и палачом при казни, она не могла и представить себе…
Она ничего не сказала Якушкиной, у нее залились краской от стыда щеки, и она подумала, каково Михаилу Александровичу встретиться взглядом со своим родственником!
Но, слава Богу, Головин наблюдал за порядком в другом отделении, не в той группе, где был ее муж и Якушкин.
Начали вызывать поодиночке из каждого отделения — громко называли фамилию, так что отзвук переклички доносился и до немногочисленных зрителей.
Вот и Михаил Александрович вызван — он стал на колени. Подошел палач, протянул над его головой шпагу и сломал ее. Концы ее бросил в костер и хотел уже содрать эполеты, ордена и мундир. Но Михаил Александрович предупредил палача — он сам снял мундир со всеми регалиями, коснулся губами боевых орденов и бросил мундир в руки палача. Мундир полетел в костер и густо задымил…
Стал на колени и Иван Дмитриевич Якушкин. Анастасия Васильевна вцепилась в руку подруги, замерла.
Палач протянул над головой шпагу, хотел переломить ее, но она оказалась слишком крепкой для его усилия, он ударил ее плашмя о голову Якушкина, но шпага все равно не сломалась. Из ранки на лбу потекла кровь.
Белая как мел, Анастасия Васильевна еще крепче сжала руку Фонвизиной:
— Как они смеют, как они смеют, — глухо шептала она, — как они смеют…
Так, несломанной, палач и бросил в костер шпагу Якушкина. Иван Дмитриевич встал во весь свой огромный рост, сбросил мундир и сам кинул его в костер…
Наталья Дмитриевна, заглядевшись на казнь Якушкина, не заметила, когда оделся ее муж. Теперь он был в полосатом арестантском халате.