— Мой сын здоров и силен, он легко перенесет ссылку, а я — больная старуха, кто будет приглядывать за мной и развлекать меня?
Полина только улыбнулась — какие надежды на любовь, если никому никогда не дарил ответной?
Наталье Дмитриевне привелось быть посаженной матерью на свадьбе Анненковых, состоявшейся в Чите, во глубине Сибири…
Но до этого было еще далеко. Разрешение следовать за мужем получено, но надо еще подумать о судьбе двух сыновей, решить, где оставить их — царь строго-настрого запретил женам брать с собою детей к отцам. Они становились сиротами — отец осужден на каторгу, мать отправляется за ним. Бабушка и дедушка, дядя Иван Александрович, но все не так, как у родных отца и матери, и Наталья Дмитриевна с горечью думала о том, что не увидит, как они начинают ходить, как лепечут первые слова, как растут и шалят. Сердце ее сжималось от жалости и любви к двум крохотным существам, выношенным и рожденным ею. Да и своя судьба представлялась ей в туманном отдалении — что найдет она там, в Сибири, как сумеет охранять покой и счастье своего суженого, кто поможет и пригреет ее саму? Страх, отчаяние, несправедливость приговора, крайне сурового, смутное прозрение несчастной судьбы — все это настолько ослабило ее силы, что едва достало их, чтобы спокойной и ласковой встретиться с мужем в последний раз перед самым отъездом в каторгу.
Вместе с Якушкиными — матерью и дочерью — уговорилась она встречать на первой же станции от Ярославля все кибитки с осужденными. Никто не знал, когда провезут Ивана Дмитриевича Якушкина, Михаила Александровича Фонвизина. Она хлопотала и о теплых вещах для мужа.
Зима, а он в легкой шинели — заказала ему меховые сюртуки и медвежью шубу, теплые сапоги и шерстяные носки, — обо всем позаботилась. А в воротник сюртука зашила деньги — арестованным и осужденным не полагалось иметь денег на дорогу, все их забирал фельдъегерь и выдавал по счету даже на трубку табаку…
Почти три недели дожидалась она проезда кибитки с Михаилом Александровичем — выбегала к каждой, где были осужденные, помогала чем могла, снабжала деньгами и теплыми вещами, не пригодившимися мужу.
Наконец сереньким зимним днем выбежала она снова на крыльцо гостиницы. Пять человек, скованных кандалами, в кибитках тройками, приехали на эту станцию заключенные. И среди них увидела она родное лицо.
Она порхнула к нему, но фельдъегерь грубо отогнал ее, и она только издали могла глядеть на родное лицо.
Но вот он вошел в станционную избу, и она бросилась к любимому. Он неловко обнял ее, кандалы еще не приучили его действовать быстро, гремели на каждом жесте.
— Береги себя, родная, — услышала она, — береги себя и детей. И не рвись ко мне, это Сибирь, это каторга…
— Где бы ты ни был, в раю или аду, я буду вместе с тобой, — ответила она. — Разве не в том поклялась я, когда стояла с тобой под венцом? Мы вместе до гробовой доски.
Он целовал ее накрасневшие щеки, ее пухлые, почти детские губы, сердце его разрывалось от любви к ней, но он молчал и только целовал и целовал.
— Приеду сразу, как только закончу все дела, — шепнула она, — и помни, я люблю тебя и всегда буду любить — кем бы ты ни был, генералом, блестящим военным или арестантом в полосатом халате. Любовь моя пусть охранит тебя от всех бед…
— Только теперь понял я всю силу твоей любви, — выговорил он, — я знал, что не своей волей идешь ты под венец, знал, что не любила меня, когда шла замуж, но я надеюсь, что, узнав меня, ты склонилась к мой любви, а я обожаю тебя, без тебя нет мне жизни… Я так отговаривал тебя. Я так убеждал тебя не приносить мне в жертву свою молодую жизнь, твое положение в свете, роскошь, которой ты окружена. Я несчастлив и счастлив в одно и то же время. Чем оплачу я твою жертву, что могу предложить тебе? Ничего, кроме этих железных цепей на руках и ногах да огромной моей любви. До последнего вздоха моего буду я благодарен судьбе, что подарила меня таким великим счастьем. Даже если бы ты не поехала за мной, я все равно был бы бесконечно благодарен Всевышнему за то, что узнал твое золотое сердечко. Но теперь, когда я знаю, что ты поедешь за мной, стыд терзает меня. Что могу я сделать для тебя? Чем оплатить все твои страдания, все те заботы, которыми ты окружила меня? У меня нет ничего — ни состояния, ни положения, ни денег, ни роскоши, — все отнято у меня. Но никто не отнимет моей громадной любви к тебе, моей юной жене, я так люблю тебя, как никто и никогда не любил тебя…