Выбрать главу

Он вдруг понял, что не помнит, в чем была одета жена на последнем свидании с ним, на первой после Ярославля станции. Просто что-то черное, которое так хорошо оттеняло яркий белоснежный цвет ее лица, ее выпуклые огромные голубые глаза, ее пухлые розовые губы. Вот еще одна причуда — словно бы знала она, что придется ей перетерпеть горе и несчастье, и уже в ранней юности оделась в это черное платье…

Она не скрывала от него, что бежала в монастырь, что только отец вытащил ее оттуда, что всю свою маленькую жизнь мечтала она о подвиге во имя Бога, и он всегда поражался, почему эта красивая, избалованная вниманием и заботами семьи девушка отбрасывает все внешние знаки роскоши и богатства, словно они никогда и не были нужны ей. Создал же Бог такую красоту, удивлялся он, и вспоминал ее точеное белоснежное тело, отданное ему в его владение. И теперь поражался милости Провидения, подарившего ему счастье любить эту великолепную женщину, поражавшую всех на великосветских балах своей красотой, изяществом и глубиной души…

«За что милость Твоя, Господи, мне, презренному, — думал он. — За что эта женщина может быть так верна и преданна мне, чем заслужил я благодать эту?»

Он не слышал, что говорили его спутники, ржавый стук железных кандалов не отвлекал его от своих дум. Тих и задумчив был он во все время пути, но первую половину даже и не заметил, весь во власти сладостных воспоминаний о своей Наталье…

Медвежья шуба, доставленная Натальей Дмитриевной, и теплое одеяло на ногах грели и сохраняли тепло сладостной встречи.

Однако он видел, как тяжело и холодно товарищу по повозке — с ним рядом сидел Басаргин Николай Васильевич, человек, хорошо ему знакомый еще по службе, оставшийся без жены — она умерла год назад от послеродовой простуды. И Михаил Александрович предпочел сам мерзнуть, но спасти от холода товарища. Он накинул шубу ему на его плечи, а одеялом укрыл ноги обоих.

И только тут рассказал он Басаргину, что везут их в Иркутск — это сообщила ему Наталья Дмитриевна, передала ему на дорогу тысячу рублей, и этого станет на все время их пути. Басаргин никогда не был богат, всегда нуждался в средствах, и помощь Фонвизина была ему очень кстати.

Сопровождал их фельдъегерь Воробьев, человек добрый и умный. Он обходился с узниками как нельзя лучше, разрешал на ночь снимать кандалы, устраивал в гостиницах возможно вольготнее. Ехали с ними в повозке и два жандарма, но были это простые русские люди, охочие до баек и рассказов, и все время пути выдалось для узников приятным путешествием. Товарищи по каторге рассказывали потом, как трудно ехалось им. Разные попадались фельдъегеря, прижимистые, экономившие на прогонах и питании арестантов, злобные и строгие.

Бог избавил Михаила Александровича от злобы и ненависти в пути, а напутствие Натальи Дмитриевны позволяло ему с твердой уверенностью и надеждой смотреть в будущее.

Оказалось, что о них знают, помнят и желают добра. На одной из станций, едва вышел в другую комнату фельдъегерь, как появились три незнакомые женщины — плакали, обнимали и целовали узников, засыпали вопросами и предлагали деньги, вещи, белье. Русский человек сострадателен к несчастным, и узники испытывали это на всей длинной зимней дороге в Сибирь. В самих сибирских городах и деревнях было неписаное правило — на ночь на особых полках под окнами домов оставлять деньги, хлеб, жбаны молока или простокваши, чтобы всякий голодный, нищий, сирый мог подкрепиться, взять с собою в дорогу припасы. Долгие годы существовал такой обычай, и каторжане сами могли убедиться в этом…

Из Ярославля через Кострому, Вятку, Пермь и Екатеринбург кибитки с Фонвизиным, Басаргиным, доктором Вольфом и одним из членов Общества объединенных славян Фроловым прибыли наконец в Тобольск. Здесь все узники поместились в доме полицмейстера и трое суток отдыхали, брали баню, брились. Днем жандармы надевали на них кандалы, а на ночь снимали. Тут фельдъегерь Воробьев, которому узники обязаны были вежливым обращением, а жандармам — прислуживанием, покинул их, возвращаясь назад. Все четверо были переданы на попечение губернатора Бантыш-Каменского, который оказался каким-то дальним родственником Михаила Александровича.