— Наталья Дмитриевна, — снова начал Рундсброк, — позвольте мне приходить к вам, позвольте хотя бы изредка видеть вас…
— Я очень благодарна вам за внимание, которое вы мне оказываете, — сказала она, — я ценю в людях сочувствие попавшим в беду. Благодарю вас за прекрасные розы, — она улыбнулась, — но мне милее васильки с наших лугов… Теперь их не достать, они более редки, чем оранжерейные розы, и мне, право, жаль, что вы потратили так много времени и денег, чтобы побаловать меня своим вниманием…
— Какая безделица — розы, — грустно усмехнулся он, — да я сложил бы к вашим ногам все богатства мира, если бы вы пожелали и если бы они у меня были. Но у меня их нет, и я могу предложить вам только мое сердце честного человека, руку честного человека…
— Подождите, — перебила его Наталья Дмитриевна, — но вы же знаете, что я замужем, что у меня есть муж? Как же вы можете предлагать мне руку и сердце, если вы знаете, что я давно обвенчана…
— Наталья Дмитриевна, — горячо заговорил он, — простите, если я оскорбил вас чем-то, но последние события в
вашей семье подали мне некоторый повод подумать… Впрочем, что я говорю? Вы не помните, наверное, как мы познакомились? Я расскажу вам историю моего чувства. Я увидел миловидную девушку, простенькую, незатейливую, лишенную обыкновенной кокетливости и манерничанья. Я видел, что тронул вашу душу, что глаза ваши сияют любовью и огнем. И думал, что это лишь очередная победа над простым незатейливым сердцем. Я отвернулся от вас, когда узнал, что ваш отец разорен, что за вами не дадут большого приданого…
Он помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Простите, что я так откровенно и прямо говорю, но все мои слова выстраданы и много раз передуманы. Я хочу открыть перед вами мою душу, чтобы вы не могли сказать, что я хочу лишь воспользоваться вашим несчастьем. Вы ведь и теперь не в лучшем положении, чем тогда, перед свадьбой? У вас теперь не будет богатства и знатности, вы не сможете мне сказать, что я ищу корысти. Нет, мое чувство так глубоко и основательно, что я с радостью отдал бы вам все, что у меня есть.
Он опять помолчал и снова смотрел на нее глазами преданной собаки.
— Я увидел вас у Анны Ивановны Анненковой и был поражен в самое сердце — откуда взялось в вас столько грации и красоты, столько изящества и совершенства? Я был настолько поражен, что удивление мое заставило меня искать вашего общества, а ваши мысли, ваши слова заставили меня признать, что я был глупым и пошлым фатом, что никогда сильное и глубокое чувство не трогало моего сердца. Я видел вас везде, где только мог, издали любовался, иногда мне удавалось проговорить вам несколько слов, и все глубже и глубже застревал я в тине и болоте любви. Да, я так говорю, потому что теперь любовь засосала меня, как болото, по самую макушку. Я теперь ничто, пустое пространство, потому что день мой наполнен воспоминаниями о вас, потому что вы не выходите из моей головы, потому что я понял, как всепоглощающа и горька может быть любовь. Как я теперь понимаю вас, когда вы ждали и не дождались меня, как страдали и отчаивались, точно это повторяется со мной. Я вижу вас везде, куда бы я ни пошел — в толпе мне кажется, что вы идете передо мной, в гостиных я оглядываюсь, чтобы увидеть вас. Я болен этой чертовой, простите, лихорадкой, и я не могу выкинуть вас из головы, что бы я ни делал…
Он передохнул немного, оперся локтями о колени, согнулся и продолжал, глядя в огонь камина:
— Только теперь понял я, что такое настоящая любовь, и я знаю, сколь пуста и ничтожна будет моя жизнь без вас… Словом, я люблю вас, и только эта любовь и безумная надежда заставили меня прийти к вам и умолять, просить помиловать меня… Я пропаду без вас.
Он уже не смотрел на нее, смотрел на языки пламени, облизывающее поленья, и голос его был глух и хрипл.
— Я понимаю, как должны вы презирать меня — муж сослан, и тут как тут новый жених. Еще, как говорится, башмаков не износила… — Он покачал головой, поднял к ней глаза, полные муки и любви, и продолжил: — Нет, мне не подали надежды ваши родители, но я заставил их полюбить себя. Я поклялся, что буду нежнейшим из отцов вашим детям, я хочу заставить и вас полюбить меня.
Он замолчал, и Наталья Дмитриевна тоже молчала, пораженная страстностью и силой его слов. Но сердце ее молчало.