Помня о законе про бродяг, жители деревни, где собрался подковать свою красивую лошадь старик, повели его в город на допрос, но и там старик ничего не рассказал о себе.
Но по закону должно было его наказать плетьми, что начальство и сделало и оставило в остроге до первой партии ссыльных, с которыми велено было отправить его в Сибирь…
Николай призвал младшего брата Михаила Павловича и осторожно дал ему понять, что знает легенду о старшем брате, слухи и молва до него докатились, и пусть съездит Михаил в острог Красноуфимский и познакомится там с бродягой и выяснит все о нем. Он только намекнул Михаилу, которого держали в отдалении от правды, не сказал ему, что видел Александра и, по всей вероятности, в острог попал не кто иной, как он.
Михаил очень удивился, получив от государя странные инструкции: буде человек не здешний, ничего о себе не скажет и если похож на Романовых, то пусть его сошлют подалее, а розгами пусть не наказывают.
Всю дорогу Михаил удивлялся странному поручению брата, но когда увидел в тюремной камере старца Федора Кузьмича, возникла в нем странная робость — будто и в самом деле старший его брат Александр, которого знал он мало и плохо, стоит перед ним в кандалах, натерших ему аристократически маленькие руки и ноги, в грязном тряпье и с лысой, отблескивающей головой.
Старец не открыл Михаилу своего имени, но прекрасно говорил с ним по-французски и немецки, уговорил великого князя не предавать начальствующих суду за розги и плети и просил только одного — предоставить его его собственной судьбе…
Михаил невольно как бы проник в тайну, однако даже брату не сказал ничего о своих подозрениях и до самой смерти никому не открывал своих тайных мыслей.
Николаю он доложил, что старец вовсе не похож на Романовых, что розгами его наказали хоть и напрасно, но за дело — бродяжит всю жизнь, а теперь выслан в Боготольскую волость Томской губернии и помещен на жительство в Казенный Краснореченский винокуренный завод и приписан к деревне Зерцалы. На работы его не назначают ни на какие, потому лет ему много и глядит старцем, но путь до деревни Зерцалы прошел бодро в железах и вместе с другими ссыльными…
Николай внимательно всматривался в Михаила, но не нашел в его глазах лукавства и стремления сохранить тайну и поверил младшему брату, что этот Федор Кузьмич не имеет никакого отношения к Романовым и даже не смотрится Романовым…
Правда, он не оставлял из виду этого старца и знал дотошно все, что с ним происходит. Но уверенности, что это брат Александр, у него уже не было. Что же сталось с ним, он так и не доискался — канул в воду. То ли последовал совету государя, и принял пилюли, и могила его неизвестна, то ли пошел бродяжить. Но раз объявился Федор Кузьмич и не похожий на всех Романовых, как уверил его Михаил, значит, и думать не о чем. Однако нет-нет да и закрадывалась у него мысль о брате. Но пока в государстве все было спокойно, нигде не просачивались слухи и молва об Александре — он перестал думать о нем…
Александр был рад, что его оставили в покое, а перед Михаилом он не стал и открываться — нарочно горбился, нарочно прижмуривал глаза и весь преображался. Так что действительно не был похож на Романовых — высоких, голубоглазых, статных…
Его оставили в покое, и он надеялся, что никогда больше брат Николай не вспомнит о нем…
А Николай приказал тайно вынести из саркофага Александра лежавшие там останки и похоронить их у крепостной стены близ Петропавловской крепости. Он надеялся со временем заполнить саркофаг тем, что ему принадлежит по праву…
Благословляю небеса
Глава первая
Почти месяц добиралась Наталья Дмитриевна до Читинского острога. Позже не любила она вспоминать о мучительных минутах прощания с родным домом и детьми. Марья Павловна ударилась в слезы, истерику и обморок, Митенька рвался из слишком тесных объятий матери и таращил пуговки-глазенки испуганно, почти с ужасом. Один Дмитрий Акимович сохранял наружное спокойствие и все хлопотал по устройству лучшего переезда, а крохотный Мишенька лениво пускал пузыри и равнодушно увертывался от прощальных ласк матери.