Знал Павел, знал Безбородко, что здесь лежит приговор Павлу — он отстранялся от трона, на престол по духовному завещанию должен был взойти Александр. Павел молча и вопросительно поглядел на графа, слывущего душою и телом преданным Екатерине. Безбородко тоже ничего не сказал, только передал пакет в руки Павла и кивком головы указал на пылающий камин. Отец еще подержал пакет в руке, взвесил его на руке и кинул в огонь. Закоробилась толстая бумага внешнего конверта, мигом вспыхнула ленточка, а потом завернулись листы исписанной бумаги. Оба молча смотрели в огонь — там пылало завещание Екатерины, в котором решалась судьба престола России…
Александр знал об этом, и глухая ненависть к отцу снова поднялась в его душе. Не будь этого, он стал бы царем, он управлял бы империей и не было бы той смуты и ненависти к отцу, которую вызвал он в первые же месяцы своего правления.
Александр подчинялся охотно, с видом глубокой преданности отцу, сам устанавливал полосатые будки и шлагбаумы в Петербурге по примеру Гатчины в первую же ночь после воцарения отца, но смутное чувство глухой подавленности и раздражения жило в нем всегда, хотел он этого или не хотел. Всегда соперничество это вызывало в отце недоверие и подозрение, он всегда видел в своем старшем сыне врага, несмотря на покорность и внешнюю преданность. Кончилось тем, что в своей семье отец уже не чувствовал любви и уважения, подозревал всех и вся, расправлялся с преданными и покорными слугами за малейший проступок, отправлял в ссылки и тюрьму, сажал в крепости и отправлял в Сибирь. С малых лет всею своею жизнью был он подготовлен к этой подозрительности и ненависти — на его глазах мать умертвила отца, захватила его престол, на его глазах удаляла она от него всех сколько-нибудь преданных ему слуг.
Что ж, она воспитала в Павле сама чувство глухой ненависти и отвращения к ней. Глухая ссылка в Гатчине, где отец жил частным человеком, не ведающим государственных дел, к которым Екатерина не допускала Павла, вечная подозрительность, а потом и уверенность, что его пытались отравить и только мастерство вовремя вызванного лекаря спасло его от верной смерти, — все развило в Павле мнительность и вспышки необузданного гнева.
Он сам, отец, вызвал к жизни этот заговор, в котором первым лицом оказался старший его сын — Александр.
Много размышлял Александр о причинах переворота, приведшего к смерти, отвратительной, жестокой, и понимал, что цепь случайностей, приведшая к этому, — вовсе не была случайностью, а предопределена всем ходом истории. Но лучше бы на месте Александра оказался кто-то другой, теперь он не страдал бы так от своего греха — греха отцеубийцы и предателя…
Он не знал в ту ночь, как убили отца, он старательно обходил вопрос о судьбе Павла, но не мог же он в душе не понимать, что отнять у отца корону и сохранить ему жизнь — вещи несовместимые. И когда это случилось, он пришел в ужас и был поражен в самое сердце. С тех самых пор, стоя на коленях перед образом Христа, просил он прощения, но Бог был глух к его молитвам. Он отнимал у него все, что было самого дорогого, постепенно, медленно затягивая петлю совести вокруг его сердца…
И снова и снова вставало перед Александром видение смерти отца — он не знал о подробностях, он никого не расспрашивал, страшился знать, но по мелочам, оговоркам воссоздавал всю картину страшной мартовской ночи…
Главное, чем вызвал брожение умов и злобность общества, состоявшего из высшей элиты дворянства, — было посягновение на привилегии дворянства, развратившегося и избалованного царствием Екатерины. Сразу же по вступлении на престол Павел вернул телесные наказания для привилегированных классов — считал, что все равны перед государем и знатный дворянин за свои проступки может быть так же бит палками и розгами, как последний холоп. И «свет» не простил ему этого. Он затравил и погубил государя, пренебрегшего интересами высшего сословия.
В Петербург были спешно брошены голштинские войска, началась бесконечная череда отставок, ссылок и опал екатерининских вельмож. И главным военным губернатором столицы Павел назначил сына, наследника престола, а комендантом — Аракчеева. Каждое утро, в семь часов, и каждый вечер — в восемь — он был обязан подавать императору рапорт. Чего стоили Александру эти ежедневные рапорты — знал только сам Александр, каждое утро и каждый вечер получавший выволочки от отца. Любая мелочь вызывала раздражение и гнев государя, и никто так не был затравлен, как сам Александр.
В марте 1800 года Павел разжаловал Суворова — национального русского героя. Генералиссимус продолжал вести себя вопреки новому воинскому уставу, введенному императором. В приказе по армии царь изложил дело таким образом: «Вопреки высочайше изданного устава генералиссимусу князь Италийский имел при корпусе своем по старому обычаю дежурного непременного генерала, что и делается на замечание всей армии».