Она подошла к нему совсем близко и повелительным тоном произнесла:
— Немедленно отведите меня к мужу!
Он молча пожал плечами.
— Матушка, — обратилась к ней по-немецки Елизавета, — Александр сказал, и нам положено повиноваться…
Она произнесла это тихо и твердо, но свекровь гневно обернулась к ней и желчно произнесла:
— Вам так хочется повиноваться, вот вы и повинуйтесь, но не я!
Бенингсен примирительно сказал:
— Прошу вас, государыня, успокойтесь, я пошлю испросить высочайшего повеления…
Она остолбенела от его тихого тона, кроткого выражения на его лице и высокомерно кивнула.
Через несколько минут вошел посланный и тихо шепнул генералу о позволении Александра.
— Ваше величество, — вновь обратился к ней Бенингсен, — вот теперь позвольте сопроводить вас в комнату почившего в бозе императора Павла Первого…
Она немного растерялась от этих высокопарных слов, но тут же молча жестом руки позвала с собою и невесток — жены Александра и Константина уже собрались переезжать в Зимний.
Обе были вынуждены следовать за свекровью…
Павел лежал на своей узкой походной кровати, не закрытой ширмами, и Мария Федоровна остановилась у самых дверей. Он был в мундире, голову его закрывала всегдашняя треуголка. Мария Федоровна сразу заметила кровоподтек на левом виске, замазанные на щеках и подбородке царапины, но, видно, уже решила про себя, что ничего не добьется она истерикой и слезами, наговорами на сына и его приспешников.
Она подошла к кровати и встала на колени, поцеловала ему руку, уже уложенную на грудь, потом поднялась и отошла, давая невесткам возможность также приложиться к руке мертвого императора. Они обе проделали тот же жест.
Она еще раз встала на колени перед трупом своего мужа и господина.
Она не держала на него зла — когда она родила последнего сына, Михаила, подговоренный акушер объявил Павлу, что не ручается за ее здоровье — десять родов, десять крепких детей вымотали ее — и советовал прекратить всякие любовные отношения. Павел поверил и этому.
Увлечение Нелидовой, увлечение княгиней Гагариной все равно не выбили у него воспоминаний о счастливом их десятилетии, он все равно любил ее и уважал как мать своих детей. Обманутый своими придворными, он грозился и ее заточить в монастырь, но она никогда не верила в реальность этих угроз…
Она все простила ему: сумрачный и нелепый нрав, угрозы и буйные припадки гнева — она любила и жалела его…
Только выполнив эту такую необходимую ей церемонию прощания, она согласилась переехать в Зимний, но там устроила допрос Александру и Константину и, поставив их на колени перед образом Богородицы, заставила поклясться в невиновности…
Значит, и ей он солгал — он знал все, хотя и не предполагал, что трон его обагрится кровью отца…
Мария Федоровна не успокоилась до тех пор, пока не заставила сына наказать всех убийц Павла — ссылка, Сибирь, действующая армия, крепость. У трона не осталось никого из участников переворота 1801 года…
Глава пятая
Своего родного дядю Дениса Ивановича Фонвизина Михаил Александрович видел всего один только раз в жизни. Было это в смоленском имении Дениса Ивановича. Он вернулся туда из Парижа, где провел последние годы после отставки горячо любимого им друга и начальника по иностранной коллегии — Никиты Ивановича Панина. Имение это было подарено ему им же, Никитой Ивановичем. Императрица Екатерина уволила в отставку всегда противостоящего ей Панина, но не желала оставить по себе плохую память — бескорыстный, прямой и умный царедворец Никита Иванович был воспитателем ее сына, обер-гофмейстером малого двора Павла и руководил всей внешней политикой России на протяжении многих лет. После первого раздела Польши, против которого все время выступал Панин, она, желая задобрить своего первоприсутствующего в иностранной коллегии, подарила ему девять тысяч душ крепостных с поместьями, селениями. Никита Иванович отдал четыре из них своим помощникам — Убри, Фонвизину и Бакунину. Последний оказался предателем, предал Никиту Ивановича в ответ на эту его милость…
Денис же Иванович Фонвизин до конца дней оставался верным сотрудником Никиты Ивановича. Уже лежа в постели, умирая от огорчений и недовольства, Никита Иванович диктовал Фонвизину свои последние заметки — проект конституционного переустройства России. Всю жизнь он боролся за ограничение самодержавного строя, выдвигал проекты переустройства общества, чтобы избавить страну от всесилия фаворитов и капризов императора. Некоторые его проекты мало-помалу вошли в жизнь. Именно Никита Иванович добился создания Государственного совета при императоре, но главное дело своей жизни — ограничение самодержавной власти — он так и не увидел воплощенным…