Вспомнилось, как счастливо удалось ему избежать в первый раз неприятельского плена — после Бородина он прискакал в подмосковное Марьино, чтобы предупредить семью и помочь ей эвакуироваться. Вздумалось еще и вымыться в бане, да на беду показались в конце деревни французы. Он успел переодеться в крестьянское платье и выбрался из села невредимым. А по дороге повстречал бригаду русских войск, направлявшуюся в Москву и не знавшую, что она уже занята Наполеоном. Он задержал ее и тем спас солдат от истребления…
Поручик Фонвизин получил задание действовать партизаном с отрядом казачьих войск и беспокоить неприятеля по всем дорогам. За что и награжден был золотой шпагой и надписью «За храбрость».
В заграничных походах Михаил Александрович также всегда с риском для жизни действовал, как герой. Получил ранение в шею и без сознания был взят французами в плен. Александр жалел о Фонвизине и даже предлагал его разменять, но Бонапарт не захотел…
Но уже летом пятнадцатого года с 37-м егерским полком, которым назначен был командовать, отправился он в обратную дорогу…
Теперь ему было тридцать восемь, он вступил в число заговорщиков, его одолевали семейные проблемы. Деревни и имения его все были разрушены французами, надо было помогать крестьянам восстанавливать хозяйство, мать старела и не могла заниматься делами. Он взял отпуск и отправился по своим имениям…
Пришлось ему заехать и в Давыдово. Когда-то, сразу после войны, мать одолжила помещику Апухтину, женатому на ее двоюродной сестре Марии Павловне, большие деньги. Апухтин купил сельцо Давыдово, намереваясь скоро вернуть долг. Но годы шли, а заем так и не был погашен.
Михаил Александрович приехал в Давыдово узнать, как скоро Апухтин вернет долги — имения его после войны тоже были в расстройке и требовались большие деньги, чтобы восстановить все хозяйство…
Апухтины приняли его с распростертыми объятиями. Едва тройка сытых вороных коней замерла у парадного подъезда господского дома, как Мария Павловна и Дмитрий Акимович выбежали на крыльцо, тут же засуетилась дворня, помогая распрягать лошадей и ставя их на конюшню. Михаил Александрович тяжело вылез из дорожного возка. Нога его все время давала о себе знать глухой ноющей болью, а пуля, так и засевшая в шее, не позволяла быстро поворачивать голову. Однако он бодро расцеловался с родичами и тепло оглядывал располневшую и такую постаревшую двоюродную сестру своей матери и толстенького, бодрого еще мужчину — самого Апухтина.
— Миша, какой ты стал! — все всплескивала руками Мария Павловна.
Михаил Александрович и в самом деле выглядел весьма импозантно. Военный его мундир сиял золотыми с бахромой эполетами, шитый золотом воротник подпирал гладкие щеки с небольшими редеющими бачками, слегка поредевшие волосы все еще были зачесаны по парижской моде в небольшой хохолок, а темные глаза смотрели внимательно и умно.
— Бравый молодец, — похвалил и Дмитрий Акимович. — Жаль, Наташеньки нет, в церковь пошла, поглядела бы на дорогого дядюшку во всем его блеске…
Они повели его в комнаты, стараясь наперебой услужить. Комнату отвели самую лучшую, в конце длинного коридора, и пока камердинер и ординарец Федот распаковывал чемоданы, Михаил Александрович решил посмотреть на милую его сердцу Унжу, на которой он когда-то купался еще мальчиком.
— И сразу к обеду, — предупредил хозяин, — небось, с дороги да устал…
— Ничего, ничего, — смущался от столь сильной радушности Михаил Александрович, — только взгляну на речку — и в дом…
Он переоделся в штатское платье, хотя оно и выглядело на нем не столь импозантно, бросил через плечо полотенце и знакомой тропинкой стал спускаться к берегу.
Август был уже на исходе, но все еще стояла летняя пыльная жара, только могучие липы в мрачных и тенистых аллеях сада затеняли полыхающее солнце да розы, рассаженные в строгом порядке, радовали глаза разноцветьем. Михаил Александрович шел и любовался всем, все ему было мило: и этот строгий темный от буйной зелени обширный парк, и крутой глинистый берег Унжи, где были устроены небольшие купальни, и замшелые беседки, там и сям попадавшиеся среди разросшихся кустов и увитые голубенькими вьюнками.
Прохладная темная вода Унжи текла спокойно и неспешно, лишь у берега завихряясь воронками. Плескалась рыба, выпрыгивая из воды, квакали лягушки в зарослях ивняка, а на середине важно и неспешно плавали гуси и утки и среди них несколько больших белых лебедей.
Михаил Александрович спустился к самой воде, плеснул в лицо холодной речной водой, потом поднялся и присел на скамейку, стоящую на самом высоком обрыве берега.