А речь царя была результатом самых серьезных и трудных размышлений о судьбах отечества. Даже П. А. Вяземский, близкий к императору и переводивший его речь с французского на русский, писал:
«Пустословия тут искать нечего: он говорил от души или с умыслом дурачил свет…»
Александр знал все о толках в обществе. Он презрительно кривил губы: баре, сколько в них еще боярства, холопской приниженности перед государем и сколько наглости и подлости в отношении своих крепостных. Он прекрасно понимал, какой дух вольномыслия он вызовет своей речью, так же как знал о неминуемом протесте, который в ответ на нее поднимется в крепостнических кругах.
Закрывая польский сейм, государь чрезвычайно высоко оценил его деятельность.
— Из предложенных вам проектов законов только один не одобрен большинством голосов обеих палат. Внутреннее убеждение и прямодушие руководили сим решением. Мне оно приятно, потому что вижу в нем независимость ваших мнений. Свободно избранные должны и рассуждать свободно. Чрез ваше посредство надеюсь слышать искреннее и полное выражение общественного мнения, и только собрание, подобное вашему, может служить правительству залогом, что издаваемые законы согласны с существенными потребностями народа…
Первый опыт конституционной деятельности в Польше произвел тогда на Александра самое лучшее впечатление. Даже вето, наложенное на закон о браке, предложенный правительством и отклоненный сеймом, не вызвал у него обычного раздражения.
Он согласился с таким ограничением своих прав, предполагая, что депутаты всячески старались кроме законодательного усердия выказать возможно более благожелательное отношение к правительственным законопроектам.
Польша, часть русского государства, получила конституцию. Конституционное устройство и сейм были сохранены и в Финляндии после присоединения ее к России в 1809 году. После Варшавы Александр посетил Бессарабию и здесь объявил «Устав образования Бессарабской области», устанавливающий особый образ автономного самоуправления. Высшая законодательная и распорядительная власть передавалась Верховному совету, который состоял из пяти назначавшихся членов и шести депутатов, избранных от дворянства. Решения этого совета были окончательными, Александр даже не мог их утверждать, и приводились они немедленно в исполнение. Частично по назначению, частично по выбору формировались и все сословные учреждения, земская полиция и суды. И здесь, в Бессарабии, начали развиваться конституционные начала.
Одна Россия пока оставалась в том же состоянии, что во все века. Крестьяне Лифляндии, Эстляндии, Финляндии, Польши были раскрепощены, пользовались свободой. Никогда не были крепостными мордва, чудь, весь, киргизы, чуваши, все население Сибири. И только русскому крестьянину все еще не было свободы…
Но уже в том же восемнадцатом году началась работа над конституцией для остальной части российской империи. А началась она с перевода польской конституции на русский язык. Работать над ней, как и над переводом речи государя на русский язык, пришлось П. А. Вяземскому. Он так писал об этом:
«Так как до сего времени не имел еще канцелярской работы по отъезде государя, то над конституцией сидел у себя дома. Я ее отвалял. Пришлите мне, если возможно, печатанные проекты Сперанского (он входил в негласный тайный комитет государя в период первого довоенного его царствования и работал над проектами переустройства России, но впал в немилость и был сослан). Он был большой ковач слов, а я теперь словами промышляю».
Однако дело шло туго. И Вяземский грустил и впадал в уныние. Но вот Николай Николаевич Новосильцев, работавший над польской конституцией, собрался в Минск для встречи с государем. Начались совещания, разговоры, дебаты. Это был проект и размышления над русской конституцией. Как ни велика была секретность вокруг работы над ней, а прусскому послу в Варшаве Шмидту удалось узнать об этом. Своему министру иностранных дел графу Бернсторфу он сообщил уже в мае девятнадцатого года: «Русская конституция здесь уже давно закончена одним французом, состоящем при Новосильцеве…»
Конечно, все идеи конституции исходили от Николая Николаевича Новосильцева, императорского комиссара в Варшаве, призванного наблюдать за ходом реализации польской конституции.
Александр вспоминал, как впервые познакомился с этим богатым умом человеком, глубоко и всесторонне образованным, сильным волей и эрудицией. В самом конце прошлого века, восемнадцатого, Новосильцев побывал в Англии, где на практике познакомился с английской парламентской системой, а во время французской революции ездил в Париж выручать из беды знаменитого гражданина Очера — родственника по матери П. А. Строганова. Именно этот вырученный из беды Строганов и познакомил его с Чарторыйским, одним из молодых людей окружения Александра, и ввел его в этот круг. В начале александровского царствования не было вокруг молодого царя никого, кого бы он ни превосходил знаниями по части государственного управления, какие только можно было почерпнуть из современной французской и английской литературы.