Он ехал в Таганрог со странным, смутным чувством, что найдет здесь, в этом тихом городишке, успокоение, что здесь кончатся его мытарства, что здесь обретет он наконец душевный покой, успокоит муки души…
По пути он отменил все парады, смотры, встречи. Не хотелось смущать душу зрелищем выстроенных солдатиков, шагающих в ногу, словно единая душа, словно это не живые люди, а оловянные солдатики, в которые так любил он играть в детстве. Детство давно прошло, а он все еще играл в солдатиков, все еще развлекался зрелищем красиво построенных, ловко проделывающих все артикулы солдат. Он так наслаждался этим зрелищем, что не позволял никому нарушать строгость строя. Со стыдом вспоминал, как бросился с обнаженной саблей за мужиком, перебежавшим дорогу перед строем солдат. И зарубил бы, если бы не остановил его князь Волконский, подскакавший к нему и сунувший под нос какую-то бумагу…
Александр дико тогда посмотрел на князя, готовый взмахнуть саблей, но князь пристально глядел на него, и ни страха, ни изумления не было в его взгляде. Опомнился, перевел взгляд на бумагу. На ней не было ничего, чистый листок…
С тех пор стал князь Волконский самым его доверенным человеком после Аракчеева, с ним он обсуждал все, что касалось его самого, с ним, генерал-адъютантом, мог он запросто говорить на всевозможные темы.
И теперь, в Таганроге, он сопровождал царя. Ехали быстро, тихо и скромно, никто не должен был их встречать, никто не должен был подносить хлеб-соль. Он так решил, ему уже давно приелись все эти парадные встречи и заискивающие взгляды, он давно понял им цену. Надо было только все подготовить для встречи императрицы, чтобы не было у нее нужды ни в чем, чтобы дорога, длинная и тяжелая при ее смертельном недуге, не стала для нее еще один гвоздем в крышке гроба…
Вот и она уйдет, и вокруг не останется никого, ни одной родной души. Аракчеев сидит в своем Груздине, милуется с дикой, необычайной толщины зазнобой, придумывает всяческие отговорки и не едет даже по вызову царя. Что ж, прости ему эту причуду…
Он добрался до Таганрога 13 сентября 1825 года…
Стояла тихая южная осень — когда жара уже спала, а дожди и ветры еще не начались. Зеленая листва деревьев еще по-летнему укрывала стволы, буйно цвели цветы, прохладная сень аллей укрывала от жарких лучей все еще не иссякающего солнца, скромный дворец в Таганроге словно бы заждался гостей, маня прохладными комнатами и тишиной уютного жилища.
Он прошелся по комнатам, распорядился внести мебель, которую вез с собой, расставлял вместе с лакеями диваны и кушетки, просил молоток и гвозди и сам вбивал гвозди туда, где хотелось ему видеть привычные картины. Только закончив все хлопоты по дому — скромному, вовсе не похожему на дворец, вышел в тенистый сад. Зелень, старые стволы корявых деревьев, цветники и куртины — все дышало летним истомляющим жаром, но к вечеру сад превращался в прохладный оазис. Александр с удовольствием возился в саду — расчищал и заново прокладывал дорожки, усыпал их желтым морским песком и оглядывал, любовался своей работой. Вот так и будут они жить — он работать в саду и по дому, она — читать и отдыхать…
Семейная идиллия…
Она приехала через десять дней, когда он уже вволю насладился нехитрым трудом, уютностью и тишиной старого просторного дома…
Она не казалась утомленной после долгой дороги — странно, что дома, в Петербурге, стоило ей просто прогуляться или пройти через несколько парадных зал, и у нее начинала кружиться голова, появлялась слабость и она была вынуждена прилечь на кушетку и придержать рукою сердце и выпить капли или понюхать соли. Кашель душил ее, и нередко пятна крови появлялись на ее тончайшем носовом платке…
Он знал, что она доживает последние дни — доктора не скрывали от него серьезности болезни императрицы, и он старался своими хлопотами, заботой скрасить последние оставшиеся дни…
Но она сама довольно бодро вышла из коляски, улыбнулась ему и позволила поцеловать руку, прошлась по комнатам и удивилась тому, как он все хорошо и уютно устроил, и только после обеда пошла прилечь…
Все дни после приезда он был с ней, она приходила в его кабинет, и разговоры их были об одном — каково здоровье, как чувствуешь, как голова и как дышится. На легком воздухе южного побережья она скоро ожила, стала поправляться, и он повеселел, чувствуя, что исполнил свой долг перед ней…