— Но ты же не думал, ты запретил…
— Но я согласился на переворот, это и был приговор отцу…
Им снова припомнилась та страшная ночь. Они сидели поникшие, усталые от этого тяжелого разговора…
— Я понимаю тебя, — наконец прошептала она, — я смогу помочь тебе хотя бы в этом…
— Спасибо, Лиза, — грустно улыбнулся он, — я и не ожидал другого ответа. Труднее мне будет с Волконским.
Она не удержалась, все-таки взрыднула…
— И потом, — вдруг по-деловому заговорил он, — я очень сильно подозреваю, что меня немножко отравили, — он попытался улыбкой смягчить жестокость своих слов.
Она снова подняла голову, пораженная.
— Да, тот стакан сиропа явно был испорчен — я рассказывал тебе, как выпил в Бахчисарае стакан сиропа. Федоров, камердинер, подал…
— Нет, нет, — суматошно заговорила она, — и зачем?
— Но я слег после Бахчисарая, — твердо сказал он, — когда-нибудь они отравят меня, никогда дворянство не простит мне конституции…
— Но ведь никто не знает о ней, в такой тайне она готовилась…
— Тайное всегда выплывает на свет в самый неподходящий момент. И моя речь на польском сейме взбудоражила всех…
Она опять умолкла, словно придавленная тяжестью его слов.
— Меня будут звать Федором Кузьмичом, — печально сказал он, — будь добра к бедному нищему…
— Куда ты пойдешь? — вскинулась она.
— Еще не знаю, но скорей всего в Саровский монастырь. Говорят, там есть подвижник, мудрый старец Серафим. И он только что вышел из затвора…
— Что это — затвор? — спросила она. Она столько лет прожила в России и так и не научилась отличать одну от другой церковные службы…
— Много лет провел в затворничестве — никого не видел, ни с кем не говорил, молился и слушал голос Бога…
— Помолись и за меня, — улыбнулась она светло, уже примиренная с его очередной причудой…
Разговор с Волконским был значительно тяжелее — Александр и императрица были крепко связаны той страшной ночью, оба пережили много горя и потерь, им было легко понять друг друга. Князь Волконский не понимал…
Однако и он понял после признаний императора, что это не шутка, что император и в самом деле решил уйти в монастырь, но уйти так, чтобы никто, ни одна живая душа не знала об этом…
Адъютант ужасался в душе, но был подавлен величием поступка Александра. Действительно, благословен, коли вот так, скрытно от целого мира решил искать истину, жить по-божески, из самого первого стать на земле самым последним…
В последнюю ночь Волконский перебрался на место Виллие возле самой опочивальни государя. Вдвоем с врачом Тарасовым, которому государь также открыл свой план, они внесли умершего Федора Кузьмича…
Известие о смерти Александра полетело в Петербург. Но прежде его послал генерал Дибич в Варшаву. Никто не знал, что Константин отказался от престола, никто не подозревал о трех запечатанных пакетах, которые подготовил Александр до своей поездки в Таганрог. Потому Дибич и спросил у императрицы — кому направлять пакет с извещением о кончине государя.
— Конечно, в Варшаву, — ответила она.
Даже она не знала о трех пакетах, даже ей Александр не сообщил, что уже давно было решено между членами семьи — им, Александром, Константином и матерью — Марией Федоровной. Николаю сообщили об этом, чтобы он был готов занять престол в нужную минуту, но на руках у него не было ни формального отречения Константина по всей форме, ни акта о назначении престолонаследником его, Николая. Он страстно желал занять престол, но боялся, что это не сбудется, и тайна эта угнетала его.
По всем российским законам, а закон о престолонаследии принял еще Павел, когда вступил на российский престол, престол наследовался старшим сыном монарха, за смертью его — вторым сыном и так далее. Своим законом Павел остановил кровавую череду дворцовых переворотов, которыми был полон век восемнадцатый. Но глубокая тайна, которой окутал Александр свой уход и свое завещание, сыграли с Россией злую шутку — разразилось восстание декабристов…
Ранним утром из Таганрога вышел высокий сутуловатый человек в добротном армяке и старой шапке, с котомкой за плечами и кружкой на груди — на сбор церкви.
Он был немного туг на ухо, близоруко щурил большие голубые глаза, лоб его был высок и величествен, а руки аристократически малы.
Федор Кузьмич, родства не помнящий, вышел на дорогу к Саровской пустыни.