Она решила не заезжать в Москву. Там уже, скорее всего, изъяты все опасные бумаги, да и в последние дни Михаил Александрович подготовился ко всяким неприятностям.
В своем неизменном черном платье, с черным чепцом на голове вышла Наталья Дмитриевна в гостиную. Свекровь сидела на кушетке, комкала в руках кружевной платочек и с ужасом смотрела на невестку.
— Наташенька, деточка, — вдруг повалилась она в ноги невестке, — не оставляй ты меня, старуху, куда же ты, пожалей меня…
Наталья Дмитриевна подняла ослабевшую свекровь и сказала тихо и просительно:
— Благословите в дорогу, матушка, — и перебила ее бесконечные жалобы, — мой муж в беде. Где муж, там и жена и дети его. Я не могу оставить его в горе. В радости я была с ним, в горе последую за ним.
Екатерина Михайловна метнулась в угол, сняла с киота старую почерневшую икону Божьей матери:
— Господь да благословит тебя, Наташенька, — едва выговорила она со слезами в голосе, — пусть все будет хорошо… Только не верю я, что Мишель, мой Мишель… — слезы душили ее, она не могла больше говорить, только частыми и мелкими крестами осеняла Наталью Дмитриевну.
И, выйдя на крыльцо, все смотрела подслеповатыми от слез глазами, как усаживалась в старый удобный тарантас на полозьях Матрена с Митенькой, закутанным по самые глаза, как важно воссел на облучок Федот и наконец влезла в темное теплое нутро повозки и невестка.
— Прощайте, матушка, берегите себя, — крикнула Наталья Дмитриевна, и кони тронулись.
Застучали о передок саней дробные комки снега, укатанная дорога подстелилась под полозья, обитые железом, потянуло ветром из всех щелей, и только тут Наталья Дмитриевна разрыдалась. В теплом темном уютном нутре тарантаса она молча плакала, сглатывая слезы, непрерывным потоком льющиеся из глаз.
— Жалкая ты моя, — приобняла ее Матрена.
И Наталья Дмитриевна упала на пышное плечо своей стародавней нянюшки и заплакала в голос.
— Поплачь, поплачь, — тихо гладила ее по мокрому лицу Матрена, как гладила в детстве, — слезами горе изойдет. Да и не реви прежде горя. Авось Господь не выдаст, свинья не съест. Може, все и обойдется…
Глядя на мать, расплакался и Митенька. Его маленький жалкий плач отрезвил Наталью Дмитриевну, она взяла на руки сына, словно большой толстый ком тряпок, прижала к лицу и принялась целовать нос и губы, накрасневшие круглые щеки.
— Солнце мое, не плачь, солнышко, все у нас будет прекрасно, выйдет солнышко, осветит рощицу, и мы с тобой пойдем в лес, наберем цветочков, и ты будешь, как маков цвет, весь румяный и пригожий…
Сама не сознавая, она повторяла все причитания и приговорки Матрены.
Кони неслись по гладкой укатанной зимней дороге, бились в передок саней комья снега из-под копыт лошадей, скоро дорога убаюкала Митеньку, и он заснул на руках матери.
Наталья Дмитриевна вытерла лицо, еще тихо всхлипнула и стала думать о том, что предстоит ей в Петербурге, и где найти Михаила Александровича, и какая судьба ожидает его. Что бы с ним ни случилось, она всегда будет рядом, это ее долг…
Глава третья
Во всю свою жизнь не помнил Николай дня страшнее и тягостнее 14 декабря. Он решил пойти навстречу опасности. Мятеж, бунт, что ж, он не струсит. С самого раннего утра, еще не рассвело, а он уже был на ногах. Шесть пробило, когда он уже был полностью одет, чисто выбрит. Сжав зубы, с побелевшими губами и глазами ждал он событий этого дня.
К семи прибыли во дворец почти все полковые генералы и командиры гвардейского корпуса. Перекрестившись перед иконой с неугасимой лампадой, он вышел к ним, одетый в мундир Измайловского полка, коего всегда был шефом, оглядел прибывших — все в золоте, эполетах и аксельбантах, подтянутые и торжественные…
Далеко отставив руку с листами бумаги, Николай твердым, хорошо поставленным голосом громко зачитал манифест от своего собственного лица о восшествии на престол. Опять оглядев присутствующих генералов, он развернул бумагу с духовным завещанием Александра и так же громко и четко зачитал и его. И только потом, все так же сначала бросив взгляд на неподвижных, строго торжественных генералов, приступил к чтению письма Константина…
Отречение Константина вызвало живой интерес генералов — многие впервые услышали о нем и украдкой поглядывали друг на друга…
Николай сложил листы бумаги, передал их адъютанту и твердо и громко, как читал, спросил:
— Есть ли у кого сомнения в законности моих притязаний на отцовский трон?
Генералы переглянулись, ни один из них не осмелился в этой обстановке что-либо возразить.