Одного за другим отправлял Николай парламентеров к восставшим. Старенького и дрожащего от страха Петербургского митрополита Серафима с Сенатской прогнали криками и улюлюканьем. Взбешенный великий князь Михаил Павлович сам вызвался объяснить восставшим всю нелепость их требований, но в него стреляли, и Михаилу пришлось ни с чем вернуться назад.
Поскакал к мятежникам генерал Сухозанет, но пуля сняла с его шляпы султан. Он также вернулся ни с чем.
Всего несколько минут назад Сухозанет привел артиллерию, но не оказалось снарядов, за ними послали.
Сумерки спускались все ниже, и Николай понимал, что в темноте мятежники соединятся с народом, с теми, кто и в войсках, еще верных царю, и тогда быть ему казненным на манер французских королей или воевать со всем своим народом.
Генерал-адъютант Васильчиков подъехал к императору:
— Ваше величество! Больше нельзя терять ни минуты! Ничего не поделаешь — нужна картечь!
— Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый же день моего царствования? — резко переспросил Николай.
— Да, — отвечал Васильчиков, — чтобы спасти вашу империю…
Больше Николай не колебался.
Он подъехал к батарее и скомандовал:
— Пальба орудиями по порядку! Правый фланг, начинай! Первая!
Но выстрела не последовало. Солдат затоптал запал в снег:
— Свои же, — с ужасом сказал он Бакунину, командиру артиллерии.
Бакунин соскочил с лошади, вырвал у солдата запал, мигом поднес его к пушке. Солдат успел приподнять дуло, и выстрел пришелся в карниз Сената. Посыпались с крыши и карниза зеваки, подкошенные картечью. Второй выстрел пришелся в самую середину каре…
Пушки били и били по отступавшим, внося в их ряды панику и хаос.
В короткий срок на Сенатской площади не осталось ни одного человека. На льду Невы зачернело от толп народа и солдат. Пушки повернули против них. Треск льда, крики утопающих, залпы пушек — все слилось в один ужасающий шум…
Скоро перед дворцом и на Сенатской площади не осталось ни одного человека, только чернели на снегу трупы. Смерчи воды накрывали оставшихся в живых и уносили за собой в море…
Бунт был подавлен…
Но еще до пальбы подскакал к императору перебежчик из стана мятежников, спешился прямо перед свитой и бросился на колени перед Николаем. Был он смугл лицом, статен и гладко выбрит, большие карие глаза глядели на императора с живостью и тревогой. Над правой бровью чернела повязка.
— Ваше величество, — закричал он, — простите меня, я виновен, одного меня казните, я покушался на цареубийство…
Николай молча смотрел на него.
— Кто таков? — спросил он смуглого человека в штатской одежде.
— Якубович, — отрывисто поднял голову мятежник, — раскаиваюсь, виноват, казните…
— Прощен, — холодно сказал Николай. Шла подготовка к артиллерийскому обстрелу.
Ему рассказали потом про Якубовича — дворянин, учился в Московском университетском пансионе, участвовал во всех заграничных походах армии, задира и дуэлянт, отличался лихими набегами на Кавказе, куда был выслан за участие в дуэли Завадовского с Шереметевым, сам стрелялся с дипломатом Грибоедовым, которого ранил в левую ладонь, имеет множество орденов за храбрость и мужество…
— Прощен, — бросил тогда Николай. Он и в самом деле собирался простить этого дуэлянта и забияку. Но потом одумался. Как, простить того, кто стоял против него, Николая, и, только увидев успех царя, покинул своих?
Якубовича арестовали на другой же день…
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое декабря Николай и вовсе не ложился спать. Сухой, высокий, в расшитом золотом мундире Николай переходил из залы в залу Зимнего дворца. Ему нужно было успокоить нервы, вздыбленные при восстании, он еще не пришел в себя после мятежа и требовал арестов. Все новых и новых арестованных вели в Зимний. Николай сам расспрашивал их, ругался и изливал всю ненависть, что владела им после мятежа…
Он призвал Сперанского и приказал ему заготовить манифест с объяснением событий 14 декабря. Немедленно, в двадцать четыре часа хотел он расстрелять всех, кто был замешан в мятеже, но старенький седенький Сперанский коварно заметил царю:
— Не спешите с расстрелами, ваше величество, надобно дать всему форму законности, да к тому же допросы откроют много важного, ибо, я полагаю, не одни военные замешаны в этом деле…
Николай только посмотрел на Сперанского. Старый человек, был он когда-то в чести у Александра, готовил даже какие-то законы, говорят, даже конституцию писал, но за оплошность сослал его Александр в ссылку и вернул только перед самой своей смертью. Теперь вернее его никто не служил трону…