Они мрачно замолчали.
— Ах, много бы я отдал, чтобы через неделю быть на этой же станции, возвращаясь к моей жене.
Он неотступно думал о ней, понимал, что вряд ли она поверила в его наивный обман, что поняла об его аресте…
— Во всяком случае, — медленно проговорил он, — считаю своим долгом честного человека не скрывать свои мнения, что занимался политикой как теорией, но никогда и не думал об ее применении…
Они замолчали снова, обратясь мыслями к тому неизвестному, что их ожидало…
Большой тарантас Натальи Дмитриевны ходко скользил по подмерзшей дороге, в крохотное оконце виднелись по сторонам дороги белоствольные березы, синие ели да высокие, с медовыми стволами сосны. На первой же станции она попросила книгу для проезжающих и увидела, что не ошиблась — только несколько часов назад появилась в ней запись о проезде Фонвизина, фельдъегерей, Зубкова и Муханова.
— Значит, арестовали и этих, — облилось ужасом сердце Натальи Дмитриевны, — значит, так серьезно дело, если сеть раскинута так далеко от столицы. Берут всех, кто был причастен к делам тайного общества, арестовывают и везут в Петербург…
Она спешила и спешила. Едва только отдыхали лошади, как снова усаживалась она в свою повозку, обнимала закутанного и капризничающего Митеньку, угрюмо молчала, и Матрена все более жалостливыми глазами глядела на свою воспитанницу. Она не знала ничего, но лицо Натальи Дмитриевны говорило ей о многом.
Трое саней генеральши Фонвизиной катились по зимней дороге, укатанной и блестящей от снега, пестревшей яблоками лошадей и воробьями, копавшимися на дороге в поисках овсяных зерен…
Наталья Дмитриевна смотрела в крохотное оконце и решала, к кому обратиться, кого просить, если Михаила Александровича и впрямь ждет лихая судьбина…
За свои девятнадцать лет Наталья Дмитриевна никогда не была в северной столице, не знала, как нанять квартиру, куда пойти справиться об участи мужа. И кроме того — через два месяца ей рожать. Как она будет одна, в чужом холодном городе, без мужа, без друзей?
Но решимости придавал ей Митенька, все время куксившийся в дороге, Матрена, которая то и дело взглядывала своими добрыми серыми глазами на барышню-госпожу, а широкая спина Федота на облучке саней словно загораживала ее не только от ветра, но и от всех выпавших ей на долю бед. Самое главное — она знала, что Михаил Александрович арестован, она не мучилась неизвестностью и хвалила себя за то, что оказалась права. А там что будет дальше — увидим…
Полосатая будка со шлагбаумом остановила движение ее обоза. Вышли солдаты, потом какой-то низенький офицер. Откозыряв, он спросил документы, подорожную…
Она вышла из повозки, встала прямо перед ним. Он увидел совсем еще молоденькую женщину с большим животом, закутанную в медвежью шубу, повязанную теплым платком поверх черного чепца. И растерялся…
— Генеральша Фонвизина, — холодно бросила она, — еду в столицу с ребенком и крепостными…
И он отступил перед ней.
Уже садилась она обратно в сани, как он подбежал и, распахнув дверцы повозки, спросил торопливо:
— Фонвизина? Генеральша?
Она молча кивнула головой, глядя на офицера синими, рдеющими на покрасневшем лице глазами.
— Не вашего мужа тут провезли? — робко спросил он.
И сразу в глазах ее волнение, жар.
— Куда провезли?
— К Зимнему, — тихо сказал он, — многих везут…
Слезы навернулись на глаза Натальи Дмитриевны.
— Спасибо вам, — слезы мешали говорить.
Он захлопнул дверцу, махнул рукой Федоту, и снова тронулся в путь ее небольшой обоз. Она благодарно подумала об офицере — наверно, тоже знает о событиях декабря, наверно, и у него кто-то в аресте… Больше ее никто не останавливал, но на каждом перекрестке видела она большие зажженные костры, стоящих и шагающих по улицам солдат.
Солдат было много, много больше, чем простых прохожих. Мороз заставлял людей сидеть по домам, только носились по прикатанным снежным улицам лихие извозчики да желтели сумрачно окна и двери лавок.
Квартиру она отыскала быстро — на многих особняках пестрели бумажки с кривыми корявыми буквами: «Сдается в наем»…
Оставив Матрену и Федота, Филиппа и Глашу распаковываться, устраиваться на новом месте, она выбежала за ворота. К вечеру она уже знала, что Михаил Александрович и его брат Иван, двумя годами его моложе, арестованы и посажены в Петропавловскую крепость…
Со страхом смотрела Наталья Дмитриевна на шпиль собора Петропавловской крепости. Они стояли друг напротив друга: Зимний, приземистый, вытянувшийся вдоль набережной Невы дворец и словно бы стремящийся ввысь остров с крепостью и этим вонзающимся в низкое серое небо шпилем, проблескивающим в сырых туманных тяжелых облаках.