— Нет уж, — Фредди невесело улыбнулся. — Потом меня все равно повесят. Гм-м. Мне надо потолковать с главным механиком. Нам нужно добиться, чтобы эта махина двигалась своим ходом. Она слишком велика, чтоб тащить ее на буксире.
— Так ведь в ее двигателях никто не может разобраться! — запротестовал Бриджес. — Похоже, что азот тоненькой струйкой поступает в эту дурацкую камеру, там с ним что-то происходит, и он через алюминиевые щитки течет в дюзы — только и всего! Уж очень это просто! Ну как вы заставите такую штуку работать?
— Кажется, это и правда проще простого, — сказал Фредди. — Весь корабль построен из таких изотопов, каких на Земле нет. Впрочем, тут есть еще алюминий и углерод. Они на корабле точно такие же, как у нас. Но почти все остальное…
В лице у Фредди не было ни кровинки. Казалось, его грызет нестерпимая боль.
— Мне нужны два бака, их надо сделать из алюминия и заполнить азотом. Сойдет и обыкновенный воздух… И нужен автопилот. Его тоже надо сделать из алюминия, а прокладки из графита…
Он поглядел на Бриджеса и хмуро усмехнулся.
— Вы когда-нибудь слыхали про Этические уравнения, Бриджес? Кто бы подумал, что они помогут решить задачу космического пилотажа, правда? А вот, представьте, помогли. Теперь мне нужен главный механик, пускай все это соорудит… Я рад, что успел с вами познакомиться, Бриджес…
Бриджес вышел, а Фредди Холмс провел языком по пересохшим губам и сел чертить эскизы для главного механика.
На корабле чудовищ машинный отсек не был отделен от капитанской рубки. Это огромное шарообразное помещение заполняли приборы диких для земного глаза очертаний. Впрочем, Холмсу и Бриджесу они больше не казались такими уж дикими. Оба проторчали среди этой аппаратуры восемь дней, поняли, как она действует, и почти освоились с нею. А все же им стало жутковато, когда они пристегнулись перед пультом управления, освещенным только их походными фонариками, и в последний раз окинули взглядом алюминиевые запасные части, сработанные бог весть на какой планете, под иным солнцем.
— Если получится, нам крупно повезло, — сказал Фредди и судорожно глотнул. — Вот так включается двигатель. Ну, Бриджес, ни пуха, ни пера!
Фредди чуть-чуть, на волос передвинул причудливой формы рычажок. По огромному корпусу корабля прошла едва уловимая дрожь, словно он готов был рвануться вперед. Через подошвы скафандров людям передалось от металлического каркаса чуть заметное колебание. Фредди облизнул пересохшие губы и тронул другой рычажок.
— Это, должно быть, освещение.
На экранах необычной формы проступили непонятные рисунки и силуэты. По кораблю разлилось сияние. Прежде, в резком белом свете ручных фонариков, людям все здесь было безмерно чуждо, почти отвратительно. А сейчас все преобразилось. Все вокруг переливалось всеми цветами радуги; в этом мягком сиянии круглые двери и коридоры, похожие на трубы, выглядели хоть и странно, но приятно. Фредди покачал головой, словно хотел, не снимая шлема, смахнуть выступившие на лбу капли пота.
— Дальше, наверно, обогрев, — проговорил он еще мрачней прежнего. — Это мы не тронем. Ни к чему! А вот двигатель попробуем.
Корабль дрогнул. И устремился вперед, легко набирая скорость. «Арнина» за кормой быстро уменьшалась. Фредди, плотно сжав губы, касался то одного рычажка, то другого, и страшный исполин повиновался ему легко и охотно, как ручной, на диво вышколенный зверь.
— Вот это здорово! — дрожащим голосом вымолвил Бриджес. — Куда нам с нашими патрульными посудинками!
— Да, — коротко сказал Фредди. Голос у него был несчастный. — Куда нам! Отличный корабль! Я на него поставлю автопилот. Он должен работать. Эти существа почему-то не пользовались автоматическим управлением. Уж не знаю, почему, но не пользовались.
Он выключил все, кроме света. Наклонился и подхватил маленький алюминиевый аппаратик, которому предстояло регулировать подачу азота в правую и левую дюзы.
Потом он вернулся к пульту управления и опять включил двигатель. И автопилот заработал. Вполне естественно. Уж если механик Космической патрульной службы что-то смастерил, так на совесть. Фредди тщательно опробовал автопилот. Задал ему точно рассчитанную программу. Повернул три переключателя. Потом взял в руки заранее приготовленный пакетик.
— Идем, — сказал он устало. — Мы свое дело сделали. Вернемся на «Арнину», а там меня, наверное, повесят.
Бриджес, явно сбитый с толку, пошел за ним. Они влезли в космобот, и металлический паучок побежал прочь от огромного чужого корабля, который висел теперь в пустоте в трех милях от «Арнины», покинутый всеми, кроме своей команды — кроме чудищ, спящих в анабиозе. Крейсер встрепенулся и пошел навстречу боту. И тут Фредди сказал сурово:
— Помните Этические уравнения, Бриджес? Я уже говорил, они помогли мне разобраться в двигателе того корабля. А сейчас я выясню еще кое-что.
Неуклюжими пальцами (в перчатках скафандра проделывать все это было несподручно) он извлек что-то из своего пакета, словно пилюлю из коробочки. Полез в какой-то ящик, вытащил оттуда небольшой снаряд (Бриджес едва верил своим глазам) и вложил в него «пилюлю». Потом загнал снаряд в дуло мортирки (бот по старой привычке оснащали оружием). И дернул шнур. Вспыхнул запал. Облачко газов прихлынуло к скафандрам и тотчас рассеялось. В пустоту понеслась жаркая рдеющая искорка. Проходили секунды. Три. Четыре. Пять…
— Видно, я болван, — сказал Фредди.
Бриджес никогда еще не слыхал, чтобы кто-нибудь говорил таким мрачным, загробным голосом.
И вдруг стало светло. Да как! Во тьме, где, все уменьшаясь, уносилась к невообразимо далеким звездам красная трассирующая искорка, внезапно вспыхнуло слепящее голубовато-белое зарево, каких не видывали даже на испытательных полигонах Космического патруля. Если не считать полуфунтового трассирующего заряда, здесь неоткуда было взяться веществу, которое могло бы взорваться. Но Бриджесу даже сквозь стекло шлема опалило лицо жестоким жаром. И все кончилось.
— Что это? — спросил он, потрясенный.
— Этические уравнения, — сказал Фредди. — Видно, я все-таки не совсем болван…
«Арнина» подошла вплотную к боту. Фредди не перешел на крейсер. Он закрепил маленькое суденышко в гнезде и включил внутренний передатчик шлемофона. Он начал что-то говорить, но Бриджес теперь не мог его слышать. Минуты через три открылся широкий люк и появились четверо в скафандрах. На одном был гребенчатый шлем с четырехканальным передатчиком, — такой шлем надевает лишь командир, покидая крейсер во главе разведывательного отряда. Четверо вышли из люка «Арнины» и втиснулись в крохотный бот. И снова по радио в наушниках угрюмо, холодно зазвучал голос Фредди.
— У меня есть еще несколько снарядов, сэр. Это трассирующие снаряды, они пролежали в боте восемь дней — все время, пока мы работали. Они не такие холодные, как тот корабль, потому что он остывал две тысячи лет, но все-таки холодные. По моим расчетам, градусов восемь или десять выше абсолютного нуля, не больше. А это — образчики вещества с того корабля. Вы можете их потрогать. Наши скафандры практически не проводят тепла. Если вы возьмете эти осколки в руку, они не согреются.
Бриджес видел, как капитан оглядел кусочки металла на ладони Холмса, вставил один образчик в головку снаряда, зарядил мортирку и выстрелил. Снова, стремительно уменьшаясь, умчалась в пустоту рдеющая искорка.
И снова — чудовищный атомный взрыв.
И голос капитана в наушниках:
— Сколько еще образцов вы там взяли?
— Еще три, сэр, — теперь Фредди говорил твердо, уверенно. — Видите ли, сэр, дело вот в чем. На Земле таких изотопов нет. А нет их потому, что, соприкасаясь с другими изотопами при нормальных температурах, они теряют устойчивость. Они взрываются. Здесь мы вложили их в снаряд, и ничего не произошло, потому что оба изотопа охлаждены почти до температуры жидкого гелия. Но в трассирующем снаряде есть светящаяся смесь, во время полета она сгорает. Снаряд разогревается. И когда любой из тех изотопов, в контакте с нашим, согреется до… скажем, до температуры жидкого водорода… они попросту взаимно уничтожаются. Весь корабль состоит из таких же материалов. Его масса — примерно сто тысяч тонн. Если не считать алюминия и еще двух-трех элементов, которые у нас и у них одинаковы, весь этот корабль до последнего винтика, оказавшись в контакте с материей из нашей Солнечной системы при температуре десять или двенадцать градусов выше абсолютного нуля, просто-напросто взорвется.