— А вы в свободный час зашли бы взглянуть. Поднялись деревца; разрослись — просто удивление! Первенцы мои уж яблоки и вишню дают. Да и старуха моя вас помнит, — он помолчал и уже другим, деловым, тоном сказал: — Дело у меня к вам, Владимир Иванович. Хотел к вам в управление зайти. Чашами нас обижают. Не успеваем ванну от шлака освобождать. Просишь, просишь чаши!.. А диспетчер знай свое твердит: «Даем, сколько положено».
— Да откуда у вас столько шлака?
— Сколько плавим, столько и шлака.
— Но всем чаш хватает?
— В том-то горе наше… Всем хватает, а мне маловато.
— Мудрите вы, Василий Петрович! Рассказывайте: почему вы правила нарушаете?
— Владимир Иванович, — в глазах мастера заискрился лукавый огонек, — засыпаю, как мне печь приказывает. Секрет мой невелик. Поставили мы пирометриста за температурой следить. Сами знаете: держать температуру легко, а упустишь — сразу не поднимешь. А в сутки, если на сто градусов температуру снизишь, проплав на сто тонн потеряешь. Стараюсь держать печь горячо. Смотрю, а у меня в задней части печи температура полезла — там плавление пошло быстрее: вот и подсыпаю туда лишку концентрата.
— Чаши у вас будут. А всех мастеров научите так печь вести?
— С шлаками не управимся, Владимир Иванович. За смену двенадцать раз шлаки выпускаю. Подсчитайте, сколько это паровозу туда и обратно надо сбегать. Тяжело транспортникам. Да и наши люди не управляются. Вот бы нам ковши втрое увеличить. Народу станет легче. Тогда за печью можно строже следить.
— Давайте-ка, Петрович, подсчитаем, сколько это может проплава дать. За ковшами дело не станет.
Мастер прищурил глаза, обведенные сеточкой морщин, высчитывая.
— Не хочу греха на себя брать. Попробовать можно, но только пусть обогатители побольше концентрата дают.
— Нет, Петрович, давайте посчитаем. Для меня, да и для всех это очень важно. Нам надо обязательства выполнять. В письме товарищу Сталину обещали план перевыполнить, а слова не держим.
— Серьезно говорить будем? — Фирсов нахмурился.
— Вы мне верить перестали?
— Не люблю попусту болтать. Ковши большие дашь?
Фомичева обрадовало это дружеское обращение на «ты».
— Дам.
— Когда?
— Недели через три будут. Сам прослежу.
— Тонн на триста увеличим проплав. Хорошо? Только самому пробовать надо, а уж потом людей учить.
Фомичева окликнули из цеховой конторки. Директор завода разыскивал его.
После посещения цехов тревога с новой силой охватила Фомичева. Еще тогда, на даче, когда Немчинов полушутя, полусерьезно назвал его генералом, он всем сердцем почувствовал, что наступают горячие дни и что он сам рвется в бой за производство.
Главный инженер попрощался с мастером и условился, скоро встретиться с ним.
Фомичев сначала проверил, как транспортники подают Фирсову ковши для шлака, и только после этого пошел в заводоуправление.
Он уже подходил к заводским воротам, когда встретился с начальником ватержакетного цеха Сазоновым. Как и обычно, инженер шумно и с напускной радостью приветствовал Фомичева, своего старого — еще со студенческой скамьи — товарища. Сазонов всегда производил впечатление удачливого и довольного жизнью человека. Инженер только что вернулся из отпуска. Лицо его потемнело от загара, щечки округлились и блестели.
Вот кого столько раз за последний месяц недобрым словом вспоминал Фомичев!
Заглядывая в глаза Фомичеву, понизив до шопота голос, Сазонов заговорил о заводских делах:
— Уже все слышал… Потушили звезду. Как же это? Ты так хорошо начал! Я думал, что у тебя пойдет, радовался. Видимо, все же отрыв от завода сказывается: не так просто и легко от армии вернуться к производству. Да, наша жизнь не так легка и проста, как, наверное, казалось вам в армии.
Сочувствие его Фомичеву было неприятно.
— Да, дела не очень хорошие. Кое-чем, Костя, мы и тебе обязаны, — с упреком сказал Фомичев.
— Мне? Не понимаю, — Сазонов решительно отвел упрек.
— Ватержакетный цех очень плохо работает.
— Но свой план мы выполнили.
— Еле-еле… Но ведь вы обещали медь и сверх плана.
— Не все сразу. Когда-нибудь и мы будем давать больше.
— Когда-нибудь? Что это значит? Нужно сейчас.
Сазонов промолчал.
— Да, ты из отпуска, — вспомнил Фомичев. — Хороню отдохнул? Впрочем даже спрашивать не нужно. Ты очень хорошо выглядишь. Извини меня, но сейчас не могу задерживаться. Очень тороплюсь.