Да, на заводе наступало время перемен. Взбудоражил всех в ватержакетном цехе Годунов. На отражательной печи Фирсов повышает производительность сам, приучает к этому всех мастеров; улучшились у них дела в ночных сменах. Получил цех большие ковши, и это сильно облегчило труд рабочих. Подтягиваются и обогатители. Никогда еще столько не было работы в центральной лаборатории. «Просьбы, просьбы, как дождь», — вспомнил он шутливые слова Марины Николаевны. У них пришлось увеличить штат на шесть человек. Расход оправдывает себя. Ежедневно начальник технического отдела докладывает Фомичеву о ходе выполнения рационализаторских предложений. Этот порядок сразу помог быстрее вводить в жизнь все новое, что рождает пытливая мысль рабочих, мастеров, инженеров. В конце доклада начальник технического отдела сообщает о новых, только что поступивших предложениях. Они тут же устанавливают сроки их выполнения.
Фомичев проходил мимо конторки начальника ватержакетного цеха. Там горел свет, и он заглянул в окно. На столе лежал длинный кусок кумача. Художник обводил краской буквы. Фомичев прочел: «Последуем примеру смены отличного качества мастера Годунова!»
Да, наступало время больших перемен.
16
— Подумайте, Марина Николаевна, — сказал Данько. — Мы, конечно, не имеем права вас задерживать. И главный инженер, говорите вы, не возражает против вашего отъезда. Да и трудно возражать. Но заводу вы сейчас очень нужны. Вы это сами отлично знаете. Вы ведь сейчас весь завод держите под великолепным контролем. Все трудные годы войны вы пробыли с нами, вместе мы начали выполнять пятилетний план. У нас вы в партию вступили. Интересы завода стали интересами вашей жизни. Подумайте…
Марина Николаевна сидела в кресле, опустив голову. Завод она любит, работа в центральной лаборатории увлекает ее. Как хорошо, что после той глупой истории с ночной аварией она попала именно в центральную лабораторию! Самостоятельная большая работа!
Но нужно и о себе подумать. Сколько же еще можно жить в одиночестве? Когда-нибудь она должна быть вместе с дочерью. Шестилетняя Наташенька Немчинова с ее детской привязанностью к Марине Николаевне все время напоминала о дочке, бередила материнское сердце. Дедушка и бабушка — надежные воспитатели. Но она сама хочет растить дочь, видеть ее возле себя. Привезти ее сюда? Однажды она привозила ее к себе и убедилась, что дочери все же лучше жить с дедушкой и бабушкой. Правда, тогда была война.
Два чувства боролись в ней.
Нет, она не может отрезать себе путь домой, в Ростов.
— Я остаюсь только до того дня, когда завод начнет выполнять план, — сказала она, вставая.
Встал и Данько.
— До звезды? — уточнил он.
— Да. Тогда и уеду.
— Спасибо, — просто сказал парторг.
Она поняла: этот всегда сдержанный, спокойный человек, который может быть холодным, как лед, и сердечным, как самый близкий друг, доволен ею.
— Обещаю в будущем к этому вопросу не возвращаться, — добавил Данько.
В лаборатории Жильцову ждали обогатители. Нужно наметить дальнейший план исследовательских работ. Все они были связаны с самым важным — повышением меди в концентрате, снижением потерь меди.
Марина Николаевна слушала инженеров, но мысли ее все еще были заняты личной судьбой. Жильцова спросила обогатителей, какие сроки установили они для проведения первых работ. Они с удивлением переглянулись и посмотрели на нее: она не слышала, о чем шел разговор. Ей стало стыдно: как она могла так задуматься. Раньше этого с ней не бывало. Всю остальную часть беседы Марина Николаевна была внимательна, не пропустила ни одного слова.
После того как обогатители ушли, она спохватилась: нужно было обязательно позвать главного инженера. Фомичев очень хотел присутствовать при обсуждении хода исследований. Что с ней сегодня? Никогда она не страдала рассеянностью.
Марина Николаевна вспомнила, что ее заявление лежит у Немчинова. Надо пойти и забрать его.
Она вышла из лаборатории и поднялась на следующий этаж.
В приемной директора сидела секретарша.
— У Георгия Георгиевича кто-нибудь есть? — спросила Марина Николаевна.
— Да, Фомичев.
Нет, при главном инженере она не войдет к директору. Заглянет попозже. Не такое уж срочное дело.
Как он тогда сказал ей об отъезде! Одернул, как девочку. Поделом, поделом! Ведь было в этом нечто от хвастовства: вот возьму и уеду от вас! Я вольная птица! Интересно, что теперь сказал бы «он» — как про себя называла она главного инженера, — узнав о ее решении остаться пока на заводе?