— Хорошо, если вы это поняли, — сказал мастер. — Возможности у нас есть, да работы не видно. Сейчас Данько приходил. Интересовался моими делами. А что я скажу ему?
— Смотри, что я думаю сделать, — Сазонов протянул Годунову разграфленный лист бумаги. — График почасовой подачи руды и флюсов. Специально для твоей смены. Видишь? Я тебе все время повышаю нагрузку. Вытянешь его?
— Написано хорошо, — Годунов внимательно смотрел в график. — А как будет в жизни?
— Это уж моя забота. А твоя — печи вести.
— Пойдет моя смена. А другие?
— Мы этот график сначала в твоей смене проверим. Потом в другие перенесем. Сегодня начинаем производственные совещания проводить. Приходи, расскажешь, какие в других сменах недостатки.
— Приду, — согласился Годунов. — А мой график когда в жизнь войдет?
— С утра. Готовься.
— У нас сборы короткие. Давайте руду. Печи идут.
Годунов встал.
— Давно бы вот так, — одобрительно сказал Кубарев. — Чего нам в цехе делить? Власть, почет, славу?. Всем хватит. У всех одна забота — пятилетний план. Тут славы на весь советский народ хватит. А ходили, как зачумленные.
Сазонов протянул Годунову руку.
— За дружную работу, Годунов!
Годунов с силой встряхнул руку инженера.
Он вышел из цеховой конторки. Вот, чорт! Хороший разговор! Теперь в десять раз все должно легче пойти. А то что за цех без командира. Разве в бой можно итти без командира? Думал Годунов, что еще придется по-настоящему поссориться с начальником цеха. Но Кубарев, наверное, нажал на Сазонова, сломил его.
Годунов поднялся на площадку и крикнул таким незнакомо-веселым голосом, что рабочие оглянулись на него:
— У третьей печи! Завалку сделали?
А в цеховой конторке после ухода Годунова продолжался разговор начальника цеха с парторгом.
— Я все эти дни думал, Иван Анисимович, как же все, это случилось? Была война — тянул цех. Даже награду получил. Началась пятилетка — пошли нарекания. В себе разбирался.
— Это полезно — весь мусор из себя вытряхнуть.
— Все в один голос о моих недостатках говорили: ты, Фомичев, Немчинов. Помнишь, я на ваше совещание не пришел? Данько понял меня. Суровые он тогда слова мне сказал. Первый раз так со мной говорил. Стыдно стало перед ним. Ведь это партия меня упрекнула. Так я решил. Вижу, никто меня на заводе не поддерживает. Во всем сам виноват. Главный мой недостаток: работал без опоры на коллектив, на партийную организацию. Посоветуй: пойти к Данько? Может быть, сначала показать работу, а уж потом к нему пойти?
— Сейчас пойди. Обо всем расскажи ему. Интересуется он нашими делами. Очень интересуется!
— Схожу. В семь часов твою смену соберем?
— Мою.
Часом позже Сазонов вошел в кабинет парторга завода. Данько, увидев инженера, отложил журнал, который читал.
— Пришел каяться, — с напускной шутливостью сказал Сазонов.
— Каяться? — переспросил Данько. — Не люблю этого слова. Говорите проще.
— Повиниться. Понял, Трофим Романович, что так работать нельзя. Один раз давал вам обещание. На ветер слово бросил. Хотел только от себя всякие разговоры отвести.
— Я так вас тогда и понял…
— Теперь говорю честно. Через две недели цеха не узнаете.
— Зачем так пышно. Лучше расскажите, как и что решили делать.
— Сейчас с Годуновым мирился. Перевожу его смену на почасовой график. Через две недели его смена далеко уйдет. А за ним и другие потянутся.
— Вот это деловой разговор. Узнаю советского инженера! Признать вину — не так уж трудно. На деле показать себя надо. Это сложнее и труднее. Садитесь и рассказывайте. Кубарев все знает?
Парторг внимательно слушал искренний рассказ инженера. «Тяжелый он человек, — думал о Сазонове парторг, — но уж коли в нем совершился поворот, то это правда. Он не из тех, что могут легко признавать свои ошибки, каяться».
— А скажите, — прервал он Сазонова, — почему с вами все это происходило? Вот так честно, прямо. Конечно,, если доверяете мне.
Сазонов, раздумывая, посмотрел на Данько.
— Скажу, — решился он. — Скажу… Завидовал. Сначала думал, — это после войны, хвалили меня тогда за работу, — выдвинут на другой завод, повысят. Потом, когда пришел Фомичев, завидовал ему: казалось, что он мое место занял… Вот откуда все это, товарищ Данько.
21
Фомичев ходил по заводу с дымящейся трубкой в зубах, насвистывая и напевая, если поблизости нет людей. В кабинете его трудно застать. В тех случаях, когда он срочно нужен, по всем уголкам завода раздается хриплый голос из репродукторов: «Товарища Фомичева просят к телефону». Это центральная диспетчерская разыскивает его.