Выбрать главу

Они обходят рука об руку поселок по его окраинным улицам. Спящие сады окружают маленькие дома. Здесь нет тротуаров, трава растет во всю ширину улиц, и шаги людей не нарушают тишины. Хорошо бродить вдвоем по таким улицам!

Фомичев и Марина Николаевна присаживаются на скамейку у ворот небольшого дома. Он любит эти ночные прогулки по спящему поселку. Стоит полная и глубокая тишина. Так темно, что зелень близких кустов и деревьев сливаются в одну густую массу.

Фомичеву кажется, что время замедлило свой ход, словно удлиняя для него отдых после трудового рабочего дня.

Он дотрагивается до руки Марины Николаевны.

— Хорошая ночь? Какое это счастливое для меня лето. — В темноте он не видит лица Марины и наклоняется к ней. — Так много всяких событий… Все идет, как говорят, на большом дыхании. Вы, Марина, слушаете меня?

Фомичев еще ближе наклоняется к ней и теперь видит ее глаза. Почему в них грусть?

— Ты хотела мне дать ответ, — после паузы тихо и настойчиво говорит он. — Помнишь? Ведь надо решить…

Пальцы Марины в руке Фомичева дрогнули, и она чуть-чуть отстраняется от него. Впервые он говорит ей ты. Она заметила это и сама уже не решается произносить холодного вы.

— Да, мне очень трудно, — вырывается у нее признание. — Тебе это кажется все так просто. Ну, подумай сам… Проще, проще, чем для меня, — с волнением говорит она. — Я отвечаю за жизнь дочери. Все для меня связано с ней. Я обязана думать не только о себе, но и о Галке.

— Но что пугает тебя? Почему ты так нерешительна? Нельзя бесконечно тянуть. Ведь в твоих руках и моя жизнь. Ты думала об этом?

Фомичев говорит настойчиво, но и осторожно, боясь каким-нибудь фальшивым словом задеть ее. Больше всего он опасается, что она может принять его слова, как эгоистическое требование мужчины ради него отказаться от всего дорогого.

— Почему нерешительна? Мать должна уметь, если нужно, жертвовать ради детей. У нас может быть вторая семья. Будет ли в ней Галка твоей дочерью? Да и примет ли она тебя, как отца? Ей уже немало лет. Она становится разумной.

— Ты не веришь, что я могу быть ей отцом?

— Я могу верить. Но решается это чувством. Дети очень чутки: они различают малейшую фальшь.

— Галка — твоя дочь, частица тебя. Я уже сейчас люблю ее, как частицу того, что я называю Мариной.

Марина Николаевна молчит. Фомичеву бесконечно жаль ее. Он понимает, что только она сама, одна, может принять это трудное для нее решение.

— Поверь мне, — говорит он.

— Больше об этом не нужно, — просит Марина Николаевна.

Фомичев подчиняется ей.

Неужели она может думать об отъезде? Нет, это невозможно.

Все ближе узнают они друг друга, и близость между ними растет. Им уже трудно теперь было бы расстаться. Сегодня впервые они стали говорить на ты.

Марина встает. Они идут к дому. Фомичев думает: «Я не буду мешать ей, но уехать не позволю. И Галка будет здесь. Как напрасны все ее тревоги о дочери!»

22

Чаще всего Фомичев бывает теперь в ватержакетном цехе, он забирает у него большую часть времени. В неделю надо подготовить перевод всех смен на почасовой график. Сазонов недоволен, что его предложение было отвергнуто. Забот со сменой Годунова много. Цех еще плохо подготовлен к такому форсированному ходу печей, другие смены тоже тянутся за Годуновым. Вот и попробуй всех обеспечить.

— Как это мне мешает! — с досадой говорит Сазонов.

— Верю, — соглашается Фомичев. — Так и должно быть.

Разговор опять шел о Годунове. Дела у него идут отлично. Опыт работы по графику оправдал себя. Марина Николаевна и ее помощники все время дежурят в смене Годунова, уточняют наилучший технологический режим.

Да, смена Годунова отнимала много времени у Сазонова. Но Фомичев видел то, чего, возможно, не замечал начальник цеха: работа у него все улучшалась, нарастал в цехе общий подъем. Изменился Сазонов. Он теперь не придирался по пустякам к людям, не отсиживался в конторке, а весь день носился по заводу, не давая покоя своим подчиненным, ссорился с диспетчерами, если хоть на минуту задерживалось прибытие составов с материалами, сам находил главного инженера, а не ждал, когда тот придет к нему, звонил в серьезных случаях Немчинову. Шел за помощью к Данько.

Другой человек!

Правда, еще находили на него минуты, когда он, словно махнув на все рукой, говорил, что не стоит все принимать так близко к сердцу; если это нужно заводу, то и без него сделают, зачем ему хлопотать больше всех. Но Фомичев успевал во-время образумить его.