Степан взял ее под руку и, прижимая к себе ее локоть, сказал:
— Вот и хорошо, что ты все это поняла. А знаешь, — он мечтательно прищурился, — буду пускать завод и закачу рабочим превосходный концерт. Приезжай на гастроли.
Она засмеялась:
— Да ты прежде посмотри, что там есть.
— Я верю, что все будет хорошо.
Степан в последний раз расцеловался со всеми. Взревели моторы. Пассажиры поднялись в машину. Последним вошел в самолет Степан, оглянулся на своих и помахал им шляпой.
Самолет побежал, набирая скорость, по широкому полю. Семен Семенович стоял, опираясь на трость, и ветер шевелил его седые волосы. Глаза у него были влажноваты и красны.
Вот самолет оторвался от земли, круто взбираясь в холодную голубизну неба, сделал круг над аэродромом и, уменьшаясь, скрылся за лесом.
— Все разъехались и разлетелись, — с грустью промолвил Семен Семенович, надевая шапку.
Через месяц от Степана пришло первое письмо. Он сообщал, что семью нашел. Все это время она прожила на каком-то хуторе. Жене нужно бы поехать полечиться, но она и слышать не хочет об этом и уже начала работать на восстановлении завода. Письмо было бодрое, радостное.
12
В ночь, когда стало известно о конце войны с Германией, Семен Семенович работал на заводе. Готовились пускать чугун. Рабочие уже собирались кувалдами ударить в пику, чтобы пробить отверстие в летке.
Из цеховой конторки выскочил чумазый парнишка и звонким срывающимся от возбуждения голосом закричал:
— Товарищи! Войне конец! Товарищи! Немцам капут! Капитулировали!
Рабочие опустили кувалды.
Мальчишка, выкрикивая эти короткие слова, бежал через литейный двор к прокатному цеху. А за ним уже бежали люди.
Появился парторг завода.
— Только что передали по радио. Немцы в Берлине капитулировали. В Москве сейчас будет салют.
Начался митинг. Семену Семеновичу казалось, что все это происходит во сне. Гулко билось сердце.
Выступали рабочие… А рядом доменщики опять взялись за кувалду. В том месте, где они пробивали летку, показался огненный глазок, он быстро расширялся, и струя чугуна, озаряя ярко цех, вырвалась из домны.
Очередной оратор замолчал.
Все было, как всегда. Чугун тугой струей вырывался из летки, бежал по жолобу и падал в ковш, раскидывая искры. Стремительно неслись по молочно-розовой поверхности темные кусочки шлака. Но все это было не как всегда. Этот чугун уже лился в часы победы, в часы, когда кончилась война.
Клемёнов шел ночной улицей. Во всех окнах горел свет. Большой праздник пришел в город ночью, поднял людей с постели, вывел в толпы на улицы.
Семен Семенович подумал, какое же прекрасное утро ожидает людей — утро мира и радости.
В доме Клемёновых тоже все были на ногах. Семен Семенович не удивился, увидев и Варю.
Ночью же сели писать письмо Владимиру и Сергею Ивановичу. Степану решили послать телеграмму. Девушки оделись и ушли на телеграф.
Они вернулись часа через два и рассказывали, что очередь перед телеграфом стоит на улице. Во все концы страны летели телеграммы.
Так до утра, пока встало ясное майское солнце, и не расходились.
— Будем теперь ждать своих, — сказал Семен Семенович.
Ждать пришлось долго. Только осенью пошли первые эшелоны с демобилизованными. Каждый день к вокзалу подходили длинные составы с солдатами, возвращающимися домой. Они ехали из Берлина, Праги, Вены, Будапешта, Софии, Белграда — со всей Европы. Загар от солнца чужих стран лежал на лицах солдат.
На вокзальной площади построили трибуну для встречи воинов. Грузовики с утра выстраивались в переулках. К вокзалу ежедневно собирались толпы людей и терпеливо ждали прихода очередного эшелона. Везде только и говорили в эти дни о приехавших и подъезжающих.
Семен Семенович в свободные часы тоже ходил к вокзалу. Ему было радостно видеть чужое счастье и ждать свое.
Наступил и их час: Владимир сообщил — едет домой.
Все Клемёновы и Варя пошли на вокзал встречать Владимира.
Поезд еще не показался из-за крутого поворота, а люди, запрудившие платформу, услышали могучее пение. Солдаты, подъезжая к своему городу, в последний раз перед расставанием пели песню.