— Спецтачка для Зоны, — пояснил Батюк, заметив, какими глазами я смотрю на это чудо технической мысли. — Все дело не в тачке, а в начинке для нее. Видишь эти усы? Это антенны с датчиками. Они фиксируют опасные аномалии и тут же передают данные на радар в кабине. А дальше связанный с радаром и системой GPS бортовой компьютер, тоже детище народных умельцев, определит для нас самый безопасный маршрут. Радар особенный, разработка киевских гениев-кустарей — в условиях Зоны, где вся эта красивая, умная и незаменимая в обычной жизни нокиевина-самсунговина глохнет и глючит без всяких объяснений, этот радар работает, как самолучшие швейцарские часы. Пацаны его специально в «Электру» бросали, и что ты думаешь — ни одна микросхема не перегорела! Во что советская оборонка в свое время делала. Так что по Зоне на нашем вездеходе ездить если не безопасно, то возможно.
— Интересно, — сказал я, разглядывая чудо-автомобиль. — А почему на бронетранспортер такое не поставить? Надежнее.
— БТРы, юноша, в Зоне самый опасный вид транспорта после танка. Все эти аномалии ужасно любят катаные бронелисты — почему, непонятно. И выбраться из БТРа в случае чего ты ясен хрен не успеешь. А здесь видишь, даже дверей нет — чуть что, можно выпрыгнуть без проблем.
— Понятно.
Тут подошел Индус. Он поприветствовал меня дружеским рукопожатием, но улыбки на его смуглом лице не было, и глаза казались усталыми и пустыми. Я сразу заметил, что Индус прибарахлился, причем радикально — свою старую «Зарю» он сменил на великолепный бронекомбинезон «Сева-М» (эх, всегда я мечтал иметь такой, но деньги, деньги…), а вместо АКСУ у него за спиной висит новенький «Абакан». Почему-то у меня мгновенно возникло подозрение, что Батюк был со мной не до конца откровенен, и опять готовится какая-то спецоперация, в которой меня будут использовать, что называется, в темную. Однако Батюк уже знаком приказывал мне садиться в долговский чудо-перпетум-мобиле, и я полез на заднее сиденье, где оказался в компании Индуса и одного из охранников. Батюк сел рядом с водителем, и мы тронулись в путь.
Исследовательская станция «Листвяна-4» находилась на южной окраине деревни, покинутой еще в 1986 году после первого взрыва в Чернобыле. Пейзаж был самый зловещий: вдоль дороги стояли тополя с ржавой листвой, обвешанные гирляндами серебристого жгучего пуха, а за ними виднелись полуразвалившиеся деревянные дома, многие из которых казались обгоревшими. Дорога была пыльной, и Батюк всем велел надеть противогазы. Расположенный между Батюком и водителем на приборной панели УАЗА круглый, похожий на экран осциллографа, дисплей радара, тускло светился зеленым мутным светом, и временами на нем мерцали какие-то вспышки, но водитель спокойно ехал дальше — правда, скорость наша была не больше сорока километров в час. То ли боялся поднимать радиоактивную пыль, то ли не слишком доверял хваленому радару.
Между тем я задремал — встряхивания машины на неровной дороге и монотонное тарахтение двигателя действовали убаюкивающе. Мне вдруг на минуту показалось, что нет больше Зоны, нет разгуливающих по ней оживших мертвецов, черного сталкера, каких-то там жгучих и страшных тайн, в которые мы почему-то стремимся проникнуть, ничего нет — а я снова дома, в моей родной деревне недалеко от Воронежа, и на дворе разгар лета. В нашем доме открыты все окна, ветерок с улицы развевает цветастые занавески, и обалденно пахнет смородиновым вареньем, которое моя мама варит в летней кухне в большом медном тазу, когда-то доставшемся ей от прабабки. А на столе в горнице стоит большая миска со свежевыпеченными пирожками со свежими ягодами, еще теплыми, лоснящимися от яичной глазури, которой их покрыли перед выпечкой, и над этими пирожками деловито кружат привлеченные запахом сдобы осы. И почему-то их жужжание становится все громче и громче…
Наш УАЗ вдруг тряхнуло, и этот толчок вернул меня к действительности. А еще Индус толкнул меня в бок и сказал:
— Гляди, Малой, какая хрень на дороге!
Действительно, метрах в пятидесяти перед нами дорогу пересекало что-то похожее на воронкообразный столб, будто сотканный из черного дыма. В этом столбе кружились ветки деревьев, куски картона, небольшие доски и прочий мусор, который смерч всосал по пути. А еще по воронке проскакивали слепящие электрические разряды, на которые радар в кабине джипа реагировал недовольным жужжанием.
— Аномалия «Смерч», — заявил Индус. — Маленький совсем, балла два.
— Один, — поправил Батюк. — Два посильнее будет, кабана или плоть всосет нема делов. А пятибалльный — это нечто! У Армейских складов такая вот пятибалльная аномалия подняла и отбросила метров на восемьдесят старый Т-62, как ты бы коробку спичек с дороги отшвырнул. Коля, давай-ка назад подадим. Не нравится мне столбик…
Аномалия действительно будто двинулась в нашу сторону, но потом резко ушла вправо и двинулась к домам, крутя пыль и слепя нас разрядами. Я вспомнил про артефакт, который подарил мне покойный Бандура.
— Такие в этих смерчах находят? — спросил я, показывая Батюку извлеченное из рюкзака «Пасхальное яйцо».
— Находят. Хороший артефакт. Береги его.
— Чего же в нем хорошего?
— Редкий очень. Встречается только в глубокой Зоне. И, как говорят наши ученые, обладает хорошим протрезвляющим действием. При постоянном ношении улучшает обмен веществ и ускоряет выведение радионуклидов и токсинов из организма.
— Это мне Бандура подарил, — сказал я.
— И нам он много чего подарил, — вздохнул Батюк. — Все, уходит воронка. Едем?
Мы покатили по разбитой дороге дальше и вскоре выехали из Листвяны. Ехали мы долго, наверное, с час, пока справа не показались остатки какого-то хутора — несколько полуразрушенных домов и сараев, полуповаленные штакеты вокруг и разбросанные между домами остовы автомобилей и тракторов. Еще дальше, на фоне серого осеннего неба, появились очертания высоких бетонных стен и сторожевых вышек на решетчатых башнях.
— Армейские склады, — сказал Индус.
Мне все это было ужасно интересно. Никогда еще я не забирался так далеко в Зону. От Бандуры я знал, что Армейские склады — последняя свободная территория на пути к ЧАЭС, а дальше, за Барьером, начинается зона, подконтрольная «Монолиту», и соваться туда верная смерть. Во всяком случае, никто из сталкеров якобы не мог похвастаться тем, что проходил за Барьер и возвращался оттуда обратно. И еще я вспомнил, что Бандура всегда очень неохотно рассказывал про «Монолит». Про долговцев, свободовцев, бандитов он мог рассказывать часами, а вот о «Монолите», по его словам, ничего не знал — или же делал вид, что не знает. Теперь, когда я кое-что узнал о том, где Бандура пропадал летом, я даже не сомневался, что мой бедный друг очень хорошо знал многие секреты таинственной секты, уже который год сделавшей центр Зоны недоступным для всех остальных сталкеров.
На дороге начала появляться брошенная военная техника с украинскими опознавательными знаками — ржавый танк, несколько полусгнивших «Нив» и УАЗов — «буханок», пара перевернутых «Уралов» и лежавший на брюхе древний БТР60. Здесь водитель Коля остановился, и Батюк заявил нам, что дальше мы пойдем пешком.
— Впереди много стойких аномалий, — пояснил он. — Так безопаснее.
Пешком так пешком, я в сущности был не против — после почти полуторачасовой езды по тряской дороге мой зад явно нуждался в отдыхе, а спина в разминке. Вскинув на плечо рюкзак, я зашагал следом за Индусом, и мы, вытянувшись цепочкой, двинулись к Армейским складам.
Долговский дозор встретил нас метров за двести до ворот. Командир дозора отрапортовал Батюку, и мы, теперь уже в окружении дюжины до зубов вооруженных долговцев в экзоскелетах, направились к воротам.
— Вышку видишь? — сказал мне Индус, показывая на высокий металлический шпиль, господствовавший над складами. — Когда-то у нас со «Свободой» настоящая война из-за нее была. Хрен его знает почему, но это единственная точка в радиусе тридцати километров, где сотовые и радиоантенны работают без помех. Если бы не эта вышка, попользовался бы ты своим ПДА!