Я обернулся — и у меня ослабли ноги. Над изуродованной, завалившейся набок площадкой управления висели два голубоватых призрака, две голограммы, созданные неизвестно какой силой. Скорее всего, Монолитом.
Мои покойные родители.
— Папа? — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Мама?!
Они молчали. Просто смотрели на меня. Папа выглядел как в тот день, когда я, уезжая из дома на учебу в город, видел его в последний раз — в рубашке с коротким рукавом и в любимом его галстуке, черном с золотым узором. Это была наша последняя встреча: через пять дней папы не стало, внезапный инфаркт настиг его на работе. А на маме было ее любимое платье, белое в синих цветочках. Платье, в котором ее похоронили…
— ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ! — Зов Монолита звучал сквозь тяжелый гул, но был вполне разборчив. — ОНИ МОГУТ ЖИТЬ! ВЕРНИ ИХ! ПОМОГИ СЕБЕ! ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!!!
— ВНИМАНИЕ! — гремел металлический голос. — ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ СЕКУНД ДО ОТКЛЮЧЕНИЯ…
— ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!
— ОСТАЛОСЬ ДВЕСТИ СЕКУНД…
— ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!!!!
Призраки не двигались. Они смотрели на меня, а я смотрел на них сквозь пелену слез. Повторял «Папа!» и «Мама!». А они молчали. Они, наверное, не могли поговорить со мной.
— ОСТАЛОСЬ ШЕСТЬДЕСЯТ СЕКУНД!
— ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!!!!
— Беги, сынок! — внезапно прозвучало в моем сознании. — Спасайся!
— А? — Я опомнился, сорвал с головы шлем, вытер слезы, с изумлением посмотрел на призраков. Они оставались на месте и молчали.
— ОСТАЛОСЬ ТРИДЦАТЬ СЕКУНД!
— ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ!!! Я ВЕРНУ ИХ!
Я вытащил из контейнера «Звезду Полынь» и тут вспомнил зомби, бормочущих «Здрыааствыыйтте, гыааспадинн Кулитскый!» Он оживит моих родителей — как тех мертвецов, что я видел в Копачах, на Янове, в Припяти, в Саркофаге?!
— НЕЕЕЕЕЕТ!
Размахнувшись, я швырнул контейнер со «Звездой» в артефактную бездну, и раздался рев. Страшный, полный отчаяния и ярости, проклинающий меня и весь этот мир, который я отнял у Падшего.
Призраки исчезли. Я еще несколько секунд смотрел на то место, где они стояли, а потом, сжимая в кулаке «Пасхальное яйцо», помчался к порталу, искрящемуся в дальнем конце коридора.
Доктор
Я стоял и смотрел на поле стадиона в Припяти. Оно было изрыто и обезображено бушевавшими здесь совсем недавно аномалиями, и пустынно. Вокруг меня не было ни единой души. Ни людей, ни мутантов, ни собак — никого. Только большая стая голубей вдруг пронеслась над моей головой к серым мертвым обшарпанным многоэтажкам. Странно, никогда прежде в Зоне не видел голубей.
А с серого утреннего неба накрапывал дождь. И я знал, что он не кислотный, не радиоактивный. Просто самый обыкновенный сентябрьский дождь. Вдали в дымке угадывались очертания Чертова колеса. Помню, на «Скадовске» сталкеры говорили, что Исполнитель желаний находится как раз под этим колесом.
Эх, знали бы они правду!
Я выбрал место на трибуне, сел, достал сигареты, чиркнул зажигалкой. Ноги у меня болели, во рту был горький привкус. Меня лихорадило. Я чувствовал себя так, будто не спал несколько ночей. Не чувствовал ни радости, ни печали, ни боли. Только усталость. Тяжелую, свинцовую, неподъемную.
Человек вышел из ворот, в которые в былые дни выходили на поле спортсмены. Высокий, худой, с окладистой седой бородой, одетый в обычный для опытных сталкеров коричневый плащ из толстой кожи. Он был не один — рядом с ним семенил большой серый псевдопес.
Не знаю, почему, но я встал, отшвырнул недокуренную сигарету и пошел ему навстречу.
Мы встретились в центре поля. Пес зарычал, глядя на меня красными злыми глазами, но старик потрепал его по загривку, и мутант успокоился.
— Он мертв? — спросил старик.
— Кто?
— Стрелок.
— Не знаю, — ответил я, помолчав. — Я не видел, как он упал в шахту Монолита.
— Значит, не видел, — старик вздохнул. — Что ж, это должно было случиться. Я опоздал.
— Ты Доктор, верно? — спросил я, заметив, что старик хочет уйти.
— Да. Тебе нужна помощь? Ты ранен?
— Нет, я в порядке. Просто… — Поколебавшись мгновение, я вытащил из контейнера «Пасхальное яйцо» и показал Доктору. — Мне говорили, ты знаешь все тайны Зоны. В чем тайна этого артефакта?
Доктор хмыкнул. Запустил в карман руку, и я увидел у него на ладони такой же артефакт. Только рисунок на нем был другой — что-то вроде незнакомых мне письмен.
— Видишь? — спросил Доктор. — Когда-то я получил этот артефакт из рук Харона, одного из старейшин тамплиеров.
— Что это знаки?
— Это иврит, язык, на котором написана Библия. Эти знаки проступили на артефакте, когда я взял его в руки. Здесь написано «мерапе» — целитель.
— Как такое стало возможным?
— Божественное начало можно найти даже в поступках его главного противника. В конечном счете, Бог всегда управляет ходом событий.
— Звучит мудрено, но я, кажется, понял.
— Каждый из нас в Зоне нашел себя. Я понял, что однажды правильно выбрал свой путь.
— Ты и в самом деле врач?
— Конечно. До катастрофы 1986 года я жил в Припяти и был детским врачом в местной поликлинике.
— А у меня как бы глобус, — сказал я, глядя на свой артефакт. — Маленький глобус.
— Тебе была вручена судьба целого мира, и ты смог сохранить его. Третьего Взрыва не будет.
— Звучит пафосно. Сашка Малой — спаситель мира, ха!
— У каждого свое предназначение, парень. Ты свое выполнил. Теперь просто живи. Долго и счастливо.
— А что ты будешь делать теперь?
— Искать пациентов. Зона скоро исчезнет, но люди будут болеть, а значит, им будет нужна моя помощь. — Доктор снова потрепал по холке своего пса и, повернувшись ко мне спиной, пошел к выходу. Мне показалось, ему нечего больше мне сказать.
— Погоди! — позвал я. Шагнул к нему, остановился. — Знаешь, насчет Стрелка… Каким он был?
— Он был очень похож на тебя, — ответил Доктор. — Но Зона завладела им. Ему повезло меньше, чем тебе.
— Да, наверное, ты прав.
— Дождь усиливается, — Доктор набросил на голову капюшон плаща. — Нечего тут стоять, простудимся.
— Так ты вылечишь.
— У меня есть с собой спирт, — улыбнулся он. — Пойдем, сталкер, выпьем по сто грамм. Стрелка помянем, и вообще…Есть у нас нынче повод выпить.
Мутант снова заворчал, будто ему не понравилось наша мысль принять на грудь.
— Тихо, Мухтар! — ласково сказал старик, гладя пса. — Пойдем, я знаю дорогу. Скоро будем на месте.
— Конечно, — ответил я, и мы пошли к выходу со стадиона, в город, мокнущий под дождем, который впервые за двадцать семь лет не грозил смертью.