Аджетта попыталась что-то сказать, но рука крепко зажимала ей рот. Она ничего не видела, но чувствовала сильный запах джина, вонь улицы и гниющей плоти. Ее дыхание стало прерывистым, и девочке начало казаться, что она сейчас умрет.
— Блейку и отцу — ни словечка. Они тебе все равно не смогут помочь, девчушка. Приходи завтра в этот переулок, к «Таверне моряков», ровно в четверть первого ночи. Часы Святого Георга подскажут тебе точное время. Смотри не опоздай.
Не дав Аджетте вымолвить ни слова, женщина вытолкнула ее на улицу и захлопнула дверь. Аджетта упала лицом в вонючие помои, которые кто-то выплеснул на мостовую. Банни с лаем подбежал к ней. Девочка обернулась. Дверной проем исчез. Перед ней была сплошная каменная стена. Аджетта задыхалась. Вокруг нее заклубился туман, и свет начал тускнеть.
Глава 3
Аптекарь
Аджетта бежала по Флит-стрит, на которой царила полная неразбериха, и ей казалось, что ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Бандит мчался рядом, то и дело оглядываясь назад, чтобы удостовериться, что за ними никто не гонится, и тщательно принюхивался, пытаясь распознать сырой, затхлый запах, исходивший от нищенки.
В глазах у Аджетты стояли слезы. Наконец она увидела постоялый двор своего отца, который находился на углу Ладгейт-хилла и моста через реку Флит. Дым, поднимавшийся из всех трех труб постоялого двора, смешивался с начавшим рассеиваться речным туманом. Стены были выложены из тонкого кирпича, из них торчали деревянные балки, на этих стенах держалась тяжелая крыша, крытая черепицей.
Аджетта остановилась отдышаться, надеясь, что страх покинет ее. Ей не хотелось, чтобы отец, увидев, в каком она состоянии, догадался, что ее кто-то напугал. Этот секрет она не могла открыть отцу.
Перед постоялым двором трое мальчишек Делали ставки на двух молодых петухов, которые дрались в пыли. Аджетта смотрела, как петушки танцуют друг перед другом, показывая свои шпоры и стараясь нанести друг другу смертельный удар. Они были похожи на двух толстых судей в напудренных париках.
У петушка покрупнее и потолще был красивый черный гребень на маленькой голове. Гребень, как черный колпак, падал то на одну сторону, то на другую, когда петушок подпрыгивал и, резко нагнув голову, пытался вонзить когти в своего маленького противника, который уже упал в грязь. Наконец петушок с черным гребнем-колпаком прыгнул на свою жертву, разрывая когтями его перья и впиваясь клювом в его тельце. Мальчишки завизжали от восторга. Жертва не двигалась. Ее настигла смерть. Старший мальчик поднял победившего петуха за окровавленные ноги и, ликуя, подбросил его в воздух. Мертвого петуха осторожно подняли с земли и осмотрели его раны. Потом снова бросили на землю. Его крылья раскрылись, голова свесилась набок, а из клюва вытекла капля крови.
Казалось, всех жителей Флит-стрит уже покинул страх, которого они натерпелись во время небесной бури. Они не поняли, что случилось, произошедшее представлялось им ночным кошмаром, но теперь кошмар закончился. Жизнь вернулась в прежнее русло. На грязной дороге валялись газеты; улицу заполонили повозки, кучера на облучке нещадно хлестали лошадей. По слякоти бежали мальчики с портшезом, унося прочь своего таинственного пассажира, скрывавшегося за занавешенными окнами кабинки. Пробиваясь сквозь толпу, мальчики кричали: «Дорогу!» Они направлялись в центр города. Сердце бешено колотилось в груди у Аджетты, а запах перчатки, зажавшей ей рот, все еще преследовал ее. Она оттолкнула мальчиков с портшезом. Мальчики хотели было ударить ее в ответ, но Бандит зарычал и щелкнул зубами. Мальчики отступили, понимая, что он не прочь отведать их внутренностей. Наконец Аджетта оказалась перед выгоревшей красной дверью постоялого двора. Вывеска на двери гласила: «Постоялый двор Ламиана. Мы рады всем чистоплотным гостям!»
Войдя в дом, Аджетта почувствовала запах жареного ягненка. В холл долетали звуки из кухни — там кто-то рубил мясо. Банни подошел к своему привычному месту у камина напротив лестницы, поскреб пол, улегся и уставился в огонь.
Прежде чем показываться на глаза отцу, Аджетта привела себя в порядок, смахнув пыль с одежды. Сквозь шум, который издавал нож, врезаясь в мясо, до девочки донесся зычный голос ее отца:
— Это ты, Аджетта? Аджетта! Иди сюда, надо отнести еду в Ньюгейтскую тюрьму. Полгорода окончательно свихнулась, а другая половина хочет есть, так что давай сюда, да поживей!
У Кадмуса Ламиана был хриплый громкий голос. И во внешности его тоже не было изящества. Это был высокий грубый мужчина с длинными тонкими пальцами. На виске у него была непонятная шишка, из-за которой одна бровь искривилась, а кожа на лице натянулась.
Аджетта поспешила на кухню. Кадмус стоял у длинного деревянного стола в центре, его фартук был запачкан кровью и жиром. Черная печь извергала клубы дыма и жар. От этого жара плавились восковые свечи, а в глаза норовили попасть капельки кипящего жира — в нем Кадмус намеревался зажарить баранину, которую сейчас рубил на куски. Рядом с печью был камин с мощной деревянной полкой, котел, в котором кипятили воду, и железная кочерга. В камине ярко горел огонь, освещая даже самые темные уголки теплым янтарным светом.
Кадмус не взглянул на дочь, он был занят тем, что пытался перерубить берцовую кость, которая никак не хотела поддаваться.
— Что за ночка! Едва добрался до койки, как тут же началась вся эта суматоха. Пол заходил ходуном, лестницы зашатались, и с тех пор народ валит и валит сюда — все требуют еды. — Он яростно ударил по кости, и по кухне разлетелись мелкие осколки. — Да уж, девочка, странное начало дня. Не нравится мне все это, совсем не нравится. — Кадмус окровавленной рукой вытер пот со лба. Он заметил, что Аджетта собирается спросить его о матери. — Она все еще в постели, говорит, у нее лихорадка. А я говорю, что она просто налакалась джина.
С этими словами он занес над головой огромное лезвие и с силой обрушил его на остатки кости.
Кость раскололась, тесак вонзился в стол. Кадмус довольно проворчал что-то и рассмеялся:
— Все постояльцы требуют мяса с хлебом. Что ж, за один пенни они это и получат. — Он посмотрел на Аджетту. Девочка никогда еще не была такой молчаливой.
— Что с тобой? Язык проглотила? — грубо спросил он.
— Спать хочется. Я проработала весь день, а ночь оказалась такой короткой. Блейк велел мне прийти к вечеру, он терпеть не может возиться со свечами. — Аджетта не могла рассказать отцу, что с ней произошло. Он никогда не поверит в такое. Только посмеется, подумала она, он всегда над ней смеется.
— У тебя еще будет время поспать. А сейчас надо работать — за это платят хорошие деньги. — Пробормотав это, Кадмус положил кусок баранины в большой горшок с кипящим жиром. Мясо зашипело, от горячего жира на нем вздулись пузыри. Одной рукой Кадмус открыл дверцу черной печки, и из нее полыхнуло нестерпимым жаром. Кадмус толкнул горшок с мясом, тот заскользил по столу. У самой печи Кадмус подхватил горшок, сунул в печь и, довольный, захлопнул дверцу.
— Вот так, — сказал он, повернувшись к Аджетте. — Как поживает Блейк, эта старая собака? Все еще несметно богат?
Аджетта бросила на стол кошелек. Послышался тихий стук и звон монет.
— Я смогла взять только два шиллинга. У него сегодня не было посетителей. Одну монетку я нашла в кармане сюртука, другую достала из его кошелька. — Аджетта улыбнулась, довольная собой.
— А он тебе еще и приплачивает за это, — захохотал ее отец. — Положи, как обычно, в коробку. Наступит день, когда мы оставим этот прекрасный лондонский особняк и переедем за город.
— Нет, у него сегодня все-таки был один посетитель, — продолжила Аджетта. — Исаак Бонэм. После землетрясения на него напали взбесившиеся собаки. Едва спасся. Я слышала их разговор. Они говорили о звезде и о какой-то книге. Вечно болтают всякую ерунду. — Аджетта положила монетки в деревянную коробку, которая стояла на каминной полке. — Они сказали, что в этой книге полно тайн, что в ней написано, когда звезда врежется в Землю. Кажется, они называли эту звезду кометой.