========== Часть 1 ==========
— Знаю, ты — для всех, ты не можешь быть — для одного. Но я люблю тебя, и перед всеми готова сказать это. Что мне до того, что ты никогда не сможешь полюбить меня? — я живу во имя твое, и за тебя умру, когда придет час. Я знаю, что будет, и прошу тебя лишь об одном: позволь остаться здесь, не отнимай у меня хотя бы этого последнего счастья — умереть за тебя. Ведь большего ты не можешь мне дать. Знаю все, что будешь говорить, все, что подумаешь — все равно. Я прошу тебя.
«Нет. Нет! Никто больше не умрет за меня — так. Никогда я не смел заставлять. Теперь так будет… Ты не умрешь. Ты не будешь меня любить. Великая Тьма, у тебя такие же глаза… как же я раньше не понял… ведь просто не позволял себе понять, поверить… Ты — та же? Другая? Не надо, не надо, зачем тебе, это страшная кара…»
…И, проснувшись в зачарованной пещере от колдовского сна, увидела она того, кто разбудил ее, и полюбила его…
— Ты… пришел?
Он хотел ответить — да, но слово застряло в горле.
— Ты вернулся… Я верила, я ждала… Зачем ты заставил меня уйти? Неужели ты думал, что можно заставить забыть? Что я забуду?
Она снова улыбалась — печально, еле заметно.
— Пожалуйста… не уходи сейчас. Уже недолго.
Он поспешно сел.
— Дай мне руку… нет, не надо: тебе будет больно. Так я и не сумела…
Он не понимал, что происходит. Надо было, наверно, сказать что-то, чтобы разбить наваждение, но он не находил слов.
Она приподняла руку — тень жеста:
— У тебя звезды в волосах, смотри… а волосы — как снег…
Он начал осознавать. И лицо — лицо ее — нет, не ее, другое, юное, незнакомое — почти как тогда, у спящей…
— Мне почему-то кажется — я тоже стала крылатой… Распахну крылья — и поднимусь в небо… Мне всегда хотелось — самой… и буду лететь… лететь…
Голос угасал.
— А сейчас так хочется спать… Ты только не уходи — ведь правда, ты не уйдешь?..
Опустила ресницы.
— Пожалей меня, я не смогу без тебя больше… Не уходи… — уже засыпая. — Я вернусь…
Тяжела земля, она давит на грудь… Не в земле ты будешь лежать, а огонь так жжет… Говорят, там, далеко за морем, есть дорога к звездам, к нашей Звезде… На закате ладья унесет нас в море, на закате волны поднимут нас в небо…
©Васильева Н. Некрасова Н., Черная книга Арды
***
— Слушайте слово Валар!
Белый всадник на белом коне — мчится сквозь ночь серебряная стрела. По сирым землям, разоренным войной, по лесам и горам Белерианда, не зная устали — ибо не эльф и не человек этот всадник. Сам Эонвэ, Глашатай Владыки Арды, несет слово его тем, кто отважно сражался за Свет.
И конь его — звонкие подковы, упряжь украшена золотом, летит по ветру шелковая грива — не конь, но дух, лучший из табунов Оромэ.
— Собирайтесь в дорогу, ибо море поглотит земли, оскверненные злом!
По самым глухим местам, по затерянным поселениям, по лесным хуторам и заимкам несет он весть. Он не уговаривает, ничего не доказывает людям — он лишь Глашатай, голос, произносящий чужие слова, возвещающий чужую волю. Ему нет дела до того, поверят ли ему люди, и это лучше любых доказательств убеждает тех, кто слышит его. Не радостно им бросать свои земли, пусть и не многие остались нетронутыми войной. Но и не впервой людям Трех Племен отправляться в скитания, а коли Вестник Богов говорит, что будет потоп — значит, пора уносить ноги, а не упираться, как дурная коза.
— В Серебристых Гаванях вас ждут корабли!
Корабли? И удивление озаряет лица, хмурые, суровые, темные, с тяжелыми взглядами, острыми, как мечи, равно у мужчин, и у женщин, и даже у детей, успевших в своем малолетстве повидать беду и войну. И те, кто приготовился уже браниться, проклиная судьбу и Врага, от которого в мире все беды — замолкают, внимая Глашатаю.
Корабли… что это означает?
— В награду за верную службу волей Валар будет дарована вам земля!
Земля? Славно, славно — говорят люди и улыбаются, суровые люди с мечами на поясах. Земля — это хорошо. Совсем наша земля, не эльфийская? Не орочья и не гномья? В награду, в подарок — и никому за нее служить не надо?
Хэй, братья, Беоринги, Хадоринги, Халадины, собираемся в путь, да не мешкая!
Слава добрым богам! Слава и благодарность!
Хорошие боги.
Идут по земле караваны, бегут, не страшась людей, звери лесные, шагают люди навстречу новой судьбе — не вассалов уже, но союзников. И пусть одежда бедна, пусть многих пока донимают годы, болезни и раны, но гордо расправлены плечи, сверкают взоры — легко шагать навстречу радости и надежде.
Конечно, на этой новой земле придется им потрудиться. Но, слава Валар! — трудиться придется, не держа под рукою меч. Да и кто тут работы боится? Небось, постараемся, заживем не хуже, чем в эльфийских дворцах!
Так рассуждают они, и спешат — к морю, к западу, вслед за Звездой, где волны качают в ладонях белопарусные корабли, покидая Белерианд в светлой тоске и встречая новые дни в светлой радости праздника…
Слава великим Валар! Слава Единому!
Но радость порой омрачается. Ладно — орочья ватага, или там, хищный зверь наскочит на лагерь в лесу. То — мелочь. Другое хуже…
Люди.
Добровольные рабы Моргота.
И хоть и нечасты подобные встречи, но способны отравить жизнь и омрачить небо на долгие часы.
Они встречаются порой на пути эдайн, идущих к своей цели — красивые люди с застывшими лицами и пустыми глазами, со спутанными волосами и в рваных одеждах. Эдайн хорошо знают, что с ними делать — сперва детей отогнать подальше, а после твердый духом человек подойдет к слуге Врага, и задаст вопросы: кто таков, кому служит, и — готов ли отречься от Моргота. Конечно, чаще на последний вопрос следовало гордое «нет!», заканчивающееся ударом меча, но порой бывало иначе. Порой морготов рыцарь не мог вспомнить ни своего имени, ни — кому он служит, и вот таких-то эдайн часто забирали с собой. Пускай работой отслужат за все пакости своего господина!
Ну, и еще — морготовы рыцари в большинстве своем были изрядно красивы…
***
— Дура! — только и сказал старый Хельмир, староста небольшой рыбачьей деревушки на побережье Форростара, узнав, что его внучка — единственная живая родня — залетела от бродячего менестреля. — И не вздумай мне тут рыдать! — пригрозил он, видя, что глупая девка собралась удариться в слезы. — Не то рот заткну, свяжу и посажу в подвал. Нечего перед соседями позориться.
Девица… хотя, какая она, к Морготу, девица? Закрыла лицо руками и заплакала молча. Вся в матушку — та тоже это умела. Скорбно молчать, и только слезы — кап, кап, кап… сынок, болван, от такого вьюном завивался.
Моргот бы побрал их всех, что ж им было не передохнуть в Белерианде? Хельмир мрачно засопел, припоминая, как по дороге к морю сын нашел свою жену — совсем молоденькую девушку в обтрепанном черном платье морготовых слуг. И чем-то эта бледная немочь его заворожила — забрал с собой в Андор, отца не слушая… и ведь сколько нормальных баб вокруг, после войны-то, выбирай — не хочу. Так нет же, нашел такую, с которой ни работы, ни радости — сидела днями, вышивала, да слезки роняла… неплохо вышивала, надо сказать, но и не так, чтоб прекрасно. И больше ее ни на что не хватало, ни огородом заняться, ни садом, ни морем, ни скотиной — а как разродилась потомством, так и вовсе померла. Сын ее ненадолго пережил — утонул в море, и остался Хельмир один с малолетней внучкой на руках.
Нет, баб-то в деревеньке хватало — и в постели порадоваться, и за ребенком приглядеть. Только все одно девица выросла балованной, и вот он — итог. Кто ж ее теперь в жены возьмет-то? Сказала бы деду на пару месяцев раньше, сумели бы что-нибудь сообразить, так нет — призналась, дурочка, когда пузо на нос полезло.
Я, говорит, своего любимого дождусь. Ага, как же! Дождется она, когда рыба запоет… у этого шлендры, небось, в каждой деревне по такой вот влюбленной.
— Вот что, внучка, — сказал, наконец, старик. — Собирайся — со мной пойдешь. Да плащ накинь — благо нынче ветер холодный.