Как же он силен. И как хорошо, что сейчас, утопая в видениях, он сосредоточен на себе. На том, что ощущает сам — приглядись мальчик к нежданной собеседнице, кто знает, что бы увидел? Быть может — Твердыню, а может — Гэлломэ, а может — Лаан Ниэн… было то, что она хотела сохранить только для себя.
Фляга вина — этого было немало, пусть даже вино это слабое, скорее — сидр. Но важнее здесь не вино — важнее настойка ацелас, и она вкладывает в чужую ладонь узкий тонкий кинжальчик, несущий в себе память и боль тех, кто потерял самое дорогое… мальчишка замирает, и глаза его опрокинуты в прошлое, не видя, как она поспешно заплетает волосы, убирая косы шпилькой, и скрывается в переплетении ветвей…
К вечеру у нее мучительно разболится голова. Дешевая плата за знание — за сбывшееся видение, за первый шаг по этой дороге… дороге, что будет полита кровью тех братьев и сестер, кого она принесет в жертву. Жестоко, да — впрочем, она и себя принесет в жертву, не колеблясь.
Она спешит к дому, не оглядываясь. Ее глаза устремлены к будущему - тому будущему, которое она сотворит.
========== Часть 13 ==========
Изломанное тело у корней Белого Древа. Разбитая лютня. Кровь…
На праздник не приносят оружие. Кто первый бросил камень? Неизвестно, да и не важно, когда хмель и злость закипают в душах, а тонкая фигурка жрицы со строгим ожерельем на груди словно бы источает легкое сияние и даже величие, поднимаясь с поднятой рукой:
— Да не станет на благой земле места отступникам!
Да. И пусть Свет не хвалится белизной одежд, измаранных в крови — прошлое сошлось в бою с настоящим, видимое со скрытым, истина с ложью — честного боя не будет. Спасибо, Единый — я выучила урок, побеждает подлейший, и вот — моя первая стрела с ядом на острие.
«Во имя Единого, — говорит она. — Да будет уничтожено Зло!»
Что-то меняется в мире. Не-Свет и Не-Тьма столкнулись, как клинки, сплавились, как две полосы стали, расплескались пролитой кровью на белых камнях. Кровь… тяжкий запах крови, смешанный с запахом осенних листьев, цветов, вина, хлеба и мяса. Жертва Осени, жертва Богам… Маани-Мстящая, дочь Вайхри-Войны, их обеих принято изображать вперед спиной, потому, что лица их ужасны. У Вайхри железные крылья, у Маани вскрыты ребра и вырвано сердце. Ее зверь — хорек, маленький убийца. Ее коса заканчивается петлей. Призывая Вайхри, помни, что Маани всегда идет следом за матерью. В руках у нее красный хлеб, замешанный на крови.
Вайхри страшна и величественна. На ней железо, и золото, и меха. В волосах — жемчуга, губы алые, громкий смех. Но облик ее столь же ужасающ, сколь и прекрасен — полюбил же ее бог Радости, Сын Весны, Айнелар. Ибо Вайхри принесла драгоценные жемчуга, и рассыпала их дорогой от его дворца до своего дома, и когда он шел, ноги его погружались в жемчуга до голенища сапожка. Вайхри не держится за богатства — что ни возьмет, все раздаст, но от нее полученное может уйти так же легко.
Или его отнимет Маани, которая любит и ненавидит мать, за то, что та вырвала ее сердце. Вайхри, вечно воюющая, боялась, что ее враги доберутся до дочери, поэтому сотворила великое заклятие — вырвала сердце дочери, сварила в котле с сотней колдовских трав, и дала Маани съесть. Та стала неуязвимой, но боль не оставит ее никогда, а насытиться она может лишь чужими сердцами.
Откуда она знает все это?
Должно быть, рассказывали наставница или дед… впрочем, неважно. Что ей до сказок чужого народа? Впереди работа, много работы, грязной, тяжелой, страшной…
Болит голова. Ей подносят чашу с вином, а мертвое тело уволакивают куда-то в темноту. И она снова говорит:
— Пусть светлый праздник не закончится тьмой и кровью. До утра еще далеко — пейте, пойте, танцуйте, веселитесь. Тьма не властна здесь, и слуги ее будут повержены так же, как ее хозяин…
Прости, Учитель…
И снова стайкой легких бабочек над разгоряченной толпой вспархивает смех. Звучат голоса — веселые, страстные… звучат песни.
Взгляд госпожи Нарбелет — как нож сквозь толпу. Что-то она поняла, эта странная женщина — но не то, что есть на самом деле. Она не знает целей, не видит истинного смысла — ее мысли о семье, о благополучии девочек, о храме… она прикидывает выгоду и приходит к выводу, что сегодняшнее происшествие укрепит влияние…
Что ж. Пусть Литиэль не волнуют местные мелкие интриги, это не значит, что она не использует их в своих целях.
***
О случившемся на празднике в королевском дворце судачили тихо — больше дивились, откуда взялся этот блаженный. Литиэль не огорчалась: случившееся всего лишь маленький камешек в основании фундамента… мыслями она была уже далеко, размышляя над следующим своим шагом.
Отвар ацелас прочно занял место в ее фляжке. Никогда раньше ей не приходилось делать то, что она делала сейчас — каждую ночь смотреть в будущее судеб сотен людей, ища закономерности, тайные связи, те нити, из которых сплетется канва ее замысла.
Ткань, пропитанная кровью… красный хлеб Маани-Мстящей…
Она боялась увидеть, какой станет в конце пути. Такой, от кого Учитель отвернется с горечью и гневом… ну и что? Да, была другая дорога, простая и честная, и можно было продолжать идти по ней — хотя бы ради того, чтоб в последний миг бытия у Врат Пустоты задать вопрос тому, кого любила — этого ли ты хотел для меня, Тано? Знал ли ты, как я буду терять себя, рассыпаясь на части? Предвидел ли мою судьбу, нить, вырванную из ткани Мира?
Но стоит ли это всех грядущих эпох, всех жизней, всех душ Арты, которую пожрет беспощадный огонь, уже уничтоживший Лаан Гэлломэ и Аст Ахэ…
Долгими ночами вглядываясь в клубящийся водоворот видений, она искала выход. Искала путь, способный привести ее к цели, мучительно выстраивая итоги: вот она рассказывает эдайн о Тьме, вот находит последователей, вот гибнет — раз за разом, раз за разом… и вот людская молва, невежество, жадность, жажда власти и страх искажают ее слова, превращая Учителя в кровожадного божка, а ее саму в подобие нечисти из страшных сказок. И воссияет истина Учения Эру, и равнодушный Свет задушит жизнь мира, и души людей добровольно отдадут свободу выбора ради иллюзии счастья в мертвящем покое…
Но этого не будет — и пусть ей самой придется неузнаваемо измениться для изменения — пока лишь отдаления! — грядущей гибели мира…
А теперь ей нужна была женщина.
Точнее, девочка. Совсем юная, лет тринадцати — по меркам Аст Ахэ еще ребенок. По меркам эдайн уже невеста.
Звали ее Гиланнет ан-Коррах.
Была она из почтенного семейства — не так, чтоб сильно знатного или богатого, но и не из простых. Все мужчины ее семьи были воинами с той поры, как люди перешли горы — и задолго до того. Женщины же…
«Женщина в доме — это прочные сапоги, крепкая ткань, полный стол и мягкая постель. Женщина — это твой дом, потому уважай свою женщину, заботься о ней, а она позаботится о твоем доме».
Ныне она постоянно сравнивала обычаи эдайн с обычаями Севера. И странно оказалось внезапно увидеть большую… честность со стороны людей Запада в отношении к женщинам — в Твердыне постоянно подчеркивалось, что женщина, сестра-по-Учению, равна мужчине, что она может сама выбирать себе как дело по душе, так и спутника, или даже прожить без него. На деле же… печальная история Ириалонны — лишь одна из череды множества подобных случаев, наиболее известная, должно быть, лишь потому, что девочка это «равна мужчине» восприняла слишком всерьез…
И попыталась воплотить.
Женщина-воин… конечно, такое бывало. Если, к примеру, люди жили близ границы, где шастали шайки бандитов и вражеские отряды, то и ребенок будет уметь ударить кинжалом и стрелять из засады. Бывало еще, что несколько женщин оставались последними выжившими в уничтоженном племени, и желали отомстить виновникам — воины поневоле, они или гибли, или завершали свою месть, после чего предпочитали вернуться к мирным делам. А еще странники передавали легенды далекого Юга о племени женщин, свирепых и сильных, как зимний медведь. Впрочем, сами посланцы Твердыни их не встречали…