За двадцать лет поднялись на благословенной земле Андора молодые леса — к одной из таких вот рощ и держали путь старый воин и молодая девица. Светлый березовый лес сверкал, как изумруд, молодой зеленой листвой, звенел птичьей песней — здесь всем хотелось улыбаться, хоть и шли сюда люди обычно не с радостью.
Здесь жила Морэндис — мудрая женщина из рода Беора. В молодости она обучалась у эльфов и слыла искусной целительницей.
Дом ее был, впрочем, не эльфийским, изящным и легким, а приземистой и неказистой человеческой избой, построенной как бы не из глины и хвороста пополам с остатками тележных досок. Таким, какими были и дома в деревне Хельмира — и это в чем-то успокоило старика. Эльфы, они, конечно, мудрые и светлые, но лучше все же по такому деликатному вопросу к человеку понимающему подходить.
Вышла она навстречу — настоящая беоринка, и не скажешь, что пятый десяток идет. Как в сказке говорится: статью крепка, как молодая кобыла, ликом бела, как жирные сливки, волосом черна, как уголья в печи… платье на ней простое, платком подпоясанное, руки сильные… в руках лопата.
— Здравствовать тебе, почтенный, — говорит. — И тебе… хм… девица.
Хельмир хмыкнул тихонько: видать, заметила пузо, а косы-то у девки по-девичьи и заплетены.
— Здравствовать и тебе, госпожа, — хотел поклониться, да она руками замахала, лопату в землю воткнув.
— Не надо тебе, воин, спину гнуть, я, чай, не королева. Заходите оба, квасу холодного выпьем, и расскажете мне, что за дело вас привело.
Дом у целительницы был хоть с виду неказист, но внутри светел и просторен, на лавке — старая шкура, на столе, в кувшине — ароматный квас. И видно было в нем какое-то волшебство — как отхлебнул, так и спокойно на душе стало, и слова, что по пути так и сяк крутил, сами собой полились стройным рассказом. И просьбой: не даст ли госпожа какого зелья, чтоб от позора помогло?
— Что ж, понимаю тебя, почтенный. А внучка твоя что скажет?
Внучка его ничего умного сказать не смогла — любит бродягу, и все тут. А если они оба, злыдни, решат ее неволить и ребеночка травить — жизни себя лишит.
Посмеялась целительница, головой покачала, да рукой махнула.
— Есть на свете всякие зелья — и от позора, и от болезни, и от тоски, и много еще от чего. Одного только нет, не придумано было и впредь не будет — от глупости. Приходили ко мне два дня тому из другой деревни да с занятной историей: какой-то бродяга девицу там соблазнил, а жених той девицы его поленом по голове ударил и насмерть зашиб.
— Врете вы все!
— А ты погляди-ка! — и лег на стол серебряный браслет тонкой работы. — Этим со мной за зелье от позора для той девицы расплатились — покойнику принадлежало.
Заревела дурочка.
— Цыц! — прикрикнула госпожа. — Коли ума нет, так хоть гордость имей! А тебе, почтенный, я вот что скажу: огорчительно мне это, но последнее зелье, что нам нужно, два дня назад ушло, а новое к осени только поспеет, да к тому сроку она сама родит. Пускай у меня пока поживет, заодно и ремеслу моему поучится, а потом я ребенка себе заберу — мне как раз ученик нужен. А внучке твоей хорошего мужа подыщу.
— Храни тебя боги, госпожа! Чем же расплатиться с тобой?
Призадумалась целительница, и сказала:
— Вот что, почтенный. Денег с тебя не возьму — лишних денег сейчас и у князей нету. Поэтому, как домой вернешься, оглядись внимательно, да подумай, чего ты в доме видеть не хочешь. Вот это и принесешь. Да еще копченой рыбки сколько не жалко будет.
С тем и расстались.
Вернулся Хельмир домой озадаченный. Хоть и рад был, что дело его решилось, да смущала цена. Как это — то, чего видеть не хочешь? Разве ж можно госпоже заваль какую подсовывать? Рыбы-то он хоть телегу привести готов был…
И тут попалась ему на глаза занавесь, что сноха вышивала. Запылилась за семнадцать лет, так, что и не разобрать вышивки, но Хельмир и так помнил: по темному полотну светлыми нитками вышиты горы — не Тангородрим, хвала богам, над горами звезды, и прямая дорога, словно бы к ним уходящая.
Были и другие вышивки — драконы, тьфу на них, цветы, узоры какие-то… не нравились они Хельмиру, да только примелькались, привык и менять ничего не стал…
Вот сейчас и поменяет. Вышиванки хоть и старые, да крепкие, и не слиняли почти — не стыдно будет их в дар поднести. А еще остались от снохи ожерелье из серебра да тонкий, узкий кинжальчик — игрушечка, только ребенку с таким и ходить. Тоже отнесет.
Хороший подарок нашел! Теперь не стыдно будет.
***
Тем временем госпожа Морэндис, устроив все еще хлюпающую носом девицу в закутке за занавеской, села к столу, выпила квасу, и крепко задумалась. Верно ли поступила?
О зелье она соврала легко — был запасец, да и девицы нынче стремились эльфийкам подражать и вели себя прилично, за исключением совсем уж глупых. Причина, заставившая ведьму — а была она именно ведьмой, как бы ни называлась — так поступить, лежала в ее даре. Всякая ведьма умеет немножко видеть — потерянное найти, погоду предсказать, большой беды избежать или поймать удачу. Вот этот дар-то и заговорил, когда Морэндис увидела глупую девку.
Словно вихрь осенних листьев, промелькнул водоворот видений — войны, пожары, смерти… величественные храмы и дворцы… картины неведомых дальних земель… и — бездонное ночное небо, полное сияющих звезд. К одной из них — ярчайшей — вел луч, узкий, как клинок, и по этому лучу уходили люди, крылатые люди, ведомые человеком, внутри которого горело солнце.
Немного времени потребовалось, чтобы понять — дело в ребенке.
К госпоже Морэндис на миг пришло сильное искушение все-таки выдать девице самого крепкого зелья, но — ее наставница, светлая госпожа Айвиэль, всегда говорила ей не совершать серьезных дел, не подумав, что из этого выйдет — «вы, люди, слишком мало живете, чтоб тратить время на ошибки и их исправление». А ее почтенная матушка любила повторять нехитрую мудрость: «кто хочет убежать от смерти, тот уставшим умрет, кто хочет убежать от судьбы — бежит ей навстречу». И вспоминала известный пример — короля Тингола.
Ей, ведающей — поступить так же, как глупый, спесивый король? Рубить сплеча, не разобравшись, испугавшись всплеска своего слабого дара? Да и видение это не было зловещим — сердце не сжалось в предчувствии беды, а затрепетало в радости. Женщина не чуяла зла.
Оставить дурочку при себе она решила, рассудив, что лучше присмотрит за тем, кто у нее родится, чем рыбаки в малой деревеньке. Да и… казалось ей, что у ребенка будет талант к ее ремеслу…
Но все же надо будет написать матери и наставнице, поселившимся в разных местах: одна в городе, в двух днях пути, а другая — почти в центре острова, у огромной горы, названной Менельтармой.
Может быть, они приедут к осени и вместе обсудят и необычное видение, и его причину.
========== Часть 2 ==========
— Хм… — высокая черноволосая нолдэ рассматривала рисунки, сделанные ее ученицей. — Это Менельтарма.
— Точно?
— Разумеется. Я видела ее со всех сторон, — сказала эльфийка. — Кстати, надо бы и тебе там побывать. Это очень… необычное место.
— Обязательно, — пообещала Морэндис. — Вместе съездим, когда ученик подрастет…
— Ученица.
— Вы думаете?
— Я чувствую. Родится девочка, — Айвиэль бросила взгляд в окно — там подопечная Морэндис, сидя на лавочке, перебирала травы. — Только… я чувствую нечто…
— Порча? — с тревогой спросила ведьма. И пояснила: — Мать этой женщины была из Черных.
— Вот как, — эльфийка поджала губы. — Дай угадаю, красивая девушка, потерявшая память, и юный влюбленный?
— Хм. Это так предсказуемо?
— Не первый случай, а ведь я предупреждала, — нолдэ пожала плечами. — Такие… э-э-э… опыты… они и в Валиноре, под присмотром Валар, плохо кончились. Порча — не грязь, от которой можно легко отмыться. А второго Феанаро для мира будет слишком много.