Под пристальным взглядом Бабцев невольно остановился.
– Тоже не поехал праздновать? - вдруг спросил в тишине майор.
Бабцев не ответил.
Ему показалось, что майор, не пригубивши при всех, где-то успел как следует догнаться за те сорок-сорок пять минут, что прошли с момента прибытия мотовоза на Городскую.
– Правильно, - сказал майор. - Что тут праздновать? Рутина… Противно, правда?
Бабцев сделал нерешительный шаг к нему.
– Садись, - сказал майор и, приглашающе подвинувшись, похлопал по скамейке рядом с собой. - Закуришь?
– Спасибо, - решился Бабцев, - закурю.
Он быстро подошел к нежданному собеседнику и сел рядом с ним.
Да, припахивало свежевыпитым.
Майор протянул Бабцеву пачку дешевых сигарет, потом выщелкнул язычок огня из зажигалки. Бабцев наклонился, прикурил. Ох, не “Мальборо”…
Но это может оказаться много интереснее всего предыдущего дня. В голове по-рыбьи задергалась, оживая, первая фраза: “Когда же мне удалось поговорить с одним из офицеров космодрома без свидетелей, вне бдительного ока начальства, он смог быть более откровенным…”
– Выпить не предлагаю, - сказал майор. - Видел, как тебя скрючило.
– Ты тоже не стал, - в тон майору ответил Бабцев.
– Ну, от меня-то мое не уйдет. А вообще, ты прав. Придуманное веселье.
– Почему?
Майор помолчал.
– Потому что это поражение.
У Бабцева засосало под ложечкой от пробуждающегося азарта. Он устроился поудобней и затянулся едким простонародным дымом, постаравшись сделать это как можно более по-свойски.
– Кто кого?
– Они - нас.
– Чего-то не въезжаю, - непроизвольно переходя на язык низов, пришпорил беседу Бабцев.
Майор посмотрел на него немного насмешливо.
– Чего ж тут не въехать, - сказал он. - Торгаши и сюда добрались.
У Бабцева чуть вытянулось лицо.
– Понятно, - сказал майор. Надо было отдать ему должное: он оказался чутким и подмечал малейшее изменение настроения собеседника. - Ты об этом не напишешь, конечно. Вы же все на их стороне.
– Кто мы и на чьей стороне?
– Пресса и бизнес.
Надо было слышать, каким тоном майор произнес эти два слова. Точно выругался в два этажа.
– А-а… - понимающе сказал Бабцев. Что ж, это тоже интересно… Хотя - предсказуемо. Послед империи.
– Нечего сегодня праздновать, - подытожил майор.
– По-моему, - опять решился на подстегивающую определенность Бабцев, - здесь уже давно нечего праздновать. И уже никогда не будет что.
Майор сгорбился.
– Наверное… - проговорил он после паузы. - Хоть бы “Энергию” опять запустили, что ли…
Глубоко затянулся. Оранжевый глазок его сигареты открылся в сумраке - и вновь закрылся, словно над покрасневшим от смертельной усталости глазом опустилось бессильное веко.
– Понимаешь, работа на самом деле адская. Можно ее делать ради мечты. Можно ее делать ради страны. Но делать ее ради того, чтобы на советском старье очередной денежный мешок нажил очередной миллиард… Тошнит. А ведь теперь, наверное, так и пойдет. Частная корпорация… - он снова будто выругался.
– А как же иначе? - не выдержал Бабцев. - Мешок наживет миллиард - но ведь и ты наживешь ровно столько, сколько заработал. Мечта или страна - это, конечно, красиво, но ведь ненадолго и не для всех. Если делать что-то ради идеи - обязательно упрешься: тех, кого эта идея не вдохновляет, надо бить палкой. Либо ради денег, либо из-под палки - третьего нет.
– Вот я и говорю: вы заодно, - грустно, но спокойно констатировал майор.
– С тем же успехом можно обвинить в сговоре всех, кто сообща утверждает, что солнце восходит на востоке.
– Никто ж не требует, чтобы все вкалывали ради какой-то ОДНОЙ идеи, - терпеливо, будто некую очевидность разъясняя несмышленышу, произнес майор. - Но… Пусть бы люди сами группировались. Так нет… Надо всем промыть мозги! Вот послушай. Зимой у нас провели тест. Психологический. Один вопрос: верите ли вы, что Россия первой будет на Марсе? Дурь, казалось бы, да? Но человек двадцать офицеров ответили: ага, верю. И именно их отсюда убрали. Как нарочно. Закатали куда-то, по слухам, в Уральский округ… Да не сразу, а провели еще собеседования какие-то… только с ними, с теми, кто написал: верю. Вопросы задавали вроде бы к делу и не относящиеся, но асы дело знают туго. Витька Ромашин написал: верю, но его оставили. Он потом смеялся: вычислили, спецы, что я просто от балды брякнул, интересно было посмотреть, что будет… Значит, как-то просекли, что соврал. Значит, убрали отсюда тех, кто действительно верил. Мы еще гадали: с чего такая плешь? А теперь оказывается, это нас так к коммерции готовили…
Бабцев забыл дышать. Это было более чем интересно. Это была заявка на сенсацию. И, конечно, майор сам не понимал, насколько ценно то, о чем он проговорился…
– А отчего ж остался ты? - с трудом сохраняя спокойный тон, спросил Бабцев.
– А я уже не верю, - мрачно сказал майор и достал очередную сигарету. Закурил. - Я свое уже отверил… Четыре года до пенсии, а там - хоть птицы не летай.
– Тяжело служить? - спросил Бабцев и сам почувствовал, насколько фальшиво и, в сущности, оскорбительно прозвучал его вопрос. Снова приоткрылся и снова закрылся внимательный, чуть презрительный глаз его сигареты.
– Служить легко, - сказал майор. Помедлил. - Жить тяжело.
Опять помедлил. “Неужели при ракетах все такие философы?” - с издевкой подумал Бабцев. И тут майор его добил.
– Жизнь стала какая-то чужая… И главное, ясно, что к своей, к той, которой хотел, тебя уже не пустят.
– А своя - это ради торжества коммунизма? - не выдержал Бабцев. Майора надо было поставить на место, слишком уж он умничал.
Не получилось. Майор вскинул на него насмешливый взгляд исподлобья и вдруг продекламировал басисто и распевно, по-маяковски:
– Я раком ставил мадонну Литта! Но чем она уж так знаменита - в упор не въехал! Скажи, друган: на кой нам этот поповский дурман?
У Бабцева едва не отвисла челюсть. Потом он вспомнил, что, пытаясь по-свойски говорить с майором на простом языке, буквально начал с фразы “чего-то я не въезжаю” - и передернулся, точно ему за шиворот плеснули щелочью. Он встал и молча пошел дальше по проспекту.
Их поселили в лучшей гостинице городка, которая в своем роде тоже была памятником: сделана в форме первого спутника. Посреди - ядро главного корпуса, по сторонам - четыре растопыренные крыла, как антенны, в свое время пищавшие из космоса свое показушное “бип-бип”. Бабцев подошел к гостинице уже чуть ли не ночью, вполне теперь осознавая, что несколько переоценил свои силы, решив проделать весь этот путь на своих двоих. День выдался тяжкий, а под занавес - еще и этакий марш-бросок. Но из разрозненных впечатлений, из вороха, похожего на тяжелую кучу мокрых старых газет, именно благодаря этому броску высовывался теперь солнечный хвостик действительно ценной, действительно сулящей прорыв информации….
В тихом холле гостиницы на диванчике смиренно сидел один-единственный человек, рассеянно почитывая, как ни странно, “Коммерсант”. Но при виде вошедшего с лестницы Бабцева он сложил газету пополам, небрежно отложил ее, поднялся и шагнул Бабцеву навстречу.
Человек был в штатском, невысок, коренаст. Покатые плечи непоказного рукопашного бойца. Матерое лицо с коричневой дубленой кожей. Короткая современная стрижка, черные, как антрацит, волосы пего поседели. Он шел к Бабцеву неторопливо и целеустремленно и смотрел ему прямо в лицо немигающими глазами, и было очевидно: он идет именно к нему, точно зная, кто перед ним, стало быть, он сидел тут, ожидая именно его. Бабцев ощутил неприятный холод в животе. Началось…
“Аусвайс?” - успел иронично подумать он, стараясь хоть так подбодрить себя. От противного.
– Добрый вечер, Валентин Витальевич, - сказал седой
– Добрый вечер, - ответил Бабцев и, все еще чувствуя неприятный осадок от своей дурацкой попытки говорить с майором запросто, светски осведомился: - С кем имею честь?
Церемонность Бабцева, похоже, седого нисколько не удивила. Он сделал приглашающий жест в сторону диванчика, на котором еще шуршала, расправляя складки, поспешно сложенная газета.