Есть у нее нагота, есть. Мягкая. Нежная. Влажная…
Корховой только встряхнул головой, отгоняя назойливую память. Работаем, работаем!
Пьем.
Тут-то и долетел сквозь общий гомон и фаянсовое постукиванье посуды Наташкин голос:
– Мальчишки, не знаете, кто это там такой красивый?
Корховой перехватил ее взгляд и повернулся туда, куда Наташка смотрела. Краем глаза успел зацепить, что туда же невольно уставился и Фомичев.
– Да Алдошин же, - удивленно сказал Корховой.
– Алдошина я знаю, - нетерпеливо отозвалась Наташка. - Нет. Рядом. Только что к нему подошел…
Сутуловатого жеваного субъекта лет сорока, который и впрямь нарисовался возле Алдошина, что-то ему втолковывая, вряд ли можно было назвать красивым. Разве что в издевку. Но сердце красавицы - непонятно и непредсказуемо, и вот лишнее тому подтверждение. Рядом с авантажным представителем празднующей триумф корпорации невзрачный незнакомец - его действительно нынче ни в автобусе, ни на запуске не было - выглядел, на вкус Корхового, как мелкая серая моль рядом с ярким клювастым попугаем. Разве что глаза могли женщину привлечь. Глаза - да. Они светились мягким алтарным огнем - так в сумраке церкви лампады мерцают.
Корховой растерянно оглянулся на Фомичева. Тот пристально смотрел на алдошинского собеседника чуть исподлобья. Будто в отличие от остальных вмиг сообразил, кто это. Но взгляд держался какую-то долю секунды, а потом Фомичев недоуменно поджал губы и столь же растерянно глянул на Корхового.
– Понятия не имею, - сказал он. - Наташенька, что ты в нем нашла?
Наташка только плечом дернула с досадой.
Эх, чего ради своей бабы не сделаешь!
Держа рюмку, как факел, Корховой через весь зал, небрежно раздвигая могутным плечом каких-то одинаково и очень однозначно разрумянившихся генералов (вот генералы ей, понимаешь, неинтересны!), зашагал к Алдошину и его сутулому собеседнику.
Те лишь тогда сообразили, что к ним гость, когда между ними и Корховым оставался один шаг. Корховой успел еще услышать обрывок последней фразы уклониста: “И это совершенно реально, говорю вам, я просчитал трижды!..” Потом тот осекся, реагируя на вторжение, и оба удивленно воззрились на визитера. А нам-то что? Нахальство - второе счастье.
– Не могу не предложить от лица акул пера, которых ваша бесподобная фирма столь любезно пригласила на эти именины сердца, благодарственного тоста в вашу, глубокоуважаемый Борис Ильич, честь… э-э… и в честь вашего глубокоуважаемого собеседника… Простите, не имел честь быть представленным…
И, без труда стараясь казаться чуть более навеселе, чем натурально был, Корховой выжидательно уставился на сутулого, держа на весу протянутую в его сторону руку с рюмкой.
Тот застенчиво заискался взглядом по округе в поисках адекватного вместилища. Нашел. Поднял. Благодарно уставился на Корхового лампадами глаз. Бокал - с легким вином, похоже; да и ладно, пусть пьет, что хочет и может.
– Журанков, - сказал он. - Константин Михайлович Журанков.
– Степан Антонович Корховой. Журналист. Очень приятно.
– Мне тоже, - мягко сказал Журанков. - Э-э… Физик, - он так неуверенно это сказал, словно совсем и не был уверен, что он физик; словно вообще не знал толком, кто он такой.
Корховой размашисто треснул своей рюмкой по его бокалу. Потом повернулся к Алдошину, который уже пришел в себя и, тоже вооружившись рюмкой, смотрел на журналиста весело и безо всякой враждебности.
– Итак, огр-ромное вам спасибо, господа ракетчики! - сказал Корховой. - Это изумительно! Это просто пробирает! За вас!
И заглотил полтинничек, как орел букашку. “Это - последняя, - сурово велел он себе. - И то - ради дела. Не корысти для, но лишь волею пославшей мя жены…”
Алдошин тоже красиво вмазал. По всему видать было: мужик хоть и в летах уже, но лихой казак. С ним бы посидеть как следует, без суматохи и многолюдья… Журанков отважился на несколько элегических глоточков. С Журанковым все было ясно.
– Рад, что нашел путь к вашему сердцу, - ответил Алдошин. Совершенно Корховому в тон. “Ну, точно, мы бы общий язык отыскали в пять минут”, - подумал Корховой. - А между прочим, у меня будет к вам разговор, уважаемый Степан Антонович. Вы еще не уходите?
– Никак нет!
– Замечательно. Я вас найду. А сейчас передавайте вашим коллегам наши наилучшие пожелания.
Понятней дать незваному гостю взашей и нельзя было. Ну, да Корховой и сам не собирался тут задерживаться.
– Константин Михайлович Журанков, - вполголоса сообщил он, вернувшись. - Как бы физик. Вам это что-нибудь говорит?
Глядя в стену с отсутствующим видом, Фомичев отрицательно покачал головой. Зато у Наташки на миг даже рот приоткрылся.
– Журанков? - потрясенно переспросила она. - Тот самый?
– Что значит - тот самый? А какой?
– Ну, подготовочка у вас… - возмущенно сказала Наташка. - Это ж в свое время чуть сенсация не была… Только все утихло быстро, как-то разом… Я думала, он давно в Штатах. Надо же…
У нее глаза тоже начали подсверкивать. Но это был совсем другой блеск, чем свечное свечение в глазах Журанкова. Пантера почуяла добычу.
– Так, пацаны, - сказала Наташка, неотрывно глядя на Алдошина и его собеседника, - я на абордаж.
И только они ее и видели. Корховой удрученно проводил ее взглядом, но она ни разу не обернулась.
– Вот и все, - с сочувствием сказал Фомичев после долгой паузы. - Ломи на них…
– Это точно, - медленно ответил Корховой.
Еще подождали, поглазели с тоской.
– Давай, что ли?
Корховой отвел взгляд. Она уже вовсю беседовала, и Журанков застенчиво ей улыбался, а Алдошин явно распускал перед нею павлиний хвост. Корховой подставил рюмку, и Фомичев ее наполнил.
– Давай, - только тогда сказал Корховой, напоследок покосившись.
Наташка уже смеялась чему-то, запрокидывая голову и во всей красе показывая нежную шею. Журанков стеснительно любовался. Алдошин, что-то мастерски рассказывая, бурно жестикулировал - этот любовался больше собой, чем Наташкой; его года - его богатство. А вот этот пожилой черепашонок… Поди ж ты - красивого нашла… Корховой хлопнул. Еще неделю назад ему и в голову бы не пришло, что, будучи уже, в общем, далеко не мальчиком, он окажется способным так вот на пустом месте ревновать с совершенно первозданной жгучестью. Отелло рассвирепелло…
Видимо, от этой последней рюмки он все же слегка поплыл - но не шибко, потому что чисто на автопилоте сумел некоторое время не добавлять, а потом двинулся освежиться.
В туалете Корховой принялся студить пылающее лицо в пригоршнях холодной воды. Раз. Другой… Это оказалось очень приятно - лишний знак того, что веселье замерло в неустойчивом равновесии на границе с пьянкой и есть еще шанс отступить, не перейдя черту. “Больше не пью сегодня”, - сказал Корховой себе и вдруг понял, что на сей раз он этот обет, пожалуй, исполнит. Надоело стыдиться себя.
А потом хлопнула дверь, и раздались шаги.
Алдошин. Ага. Ничто человеческое не чуждо.
Представитель фирмы успел увидеть распрямляющегося над раковиной Корхового в последний момент; руки его, уже пошедшие было к ширинке, неловко тормознули. Интеллигент какой, подумал Корховой.
– Место встречи изменить нельзя, - громко сказал Алдошин.
– Рад столь удобному случаю еще раз засвидетельствовать вам и в вашем лице фирме “Полдень-22” благодарность от гильдии журналистов и от себя лично, - ответил Корховой.
Алдошин улыбнулся.
– А случай действительно удобный, - сказал он. - Тихо, без лишних ушей… Я ж не для красного словца сказал, что у меня еще будет к вам дело. Только все не мог сообразить: вы нынче еще в состоянии меня выслушать, или уже надо отложить до утра… А вы вон какой огурец!
– Я весь внимание…
– У меня не очень-то есть время следить за прессой, - сказал Алдошин, - но это не только мое мнение: ваши статьи по космосу и ракетным делам одни из лучших. И вдобавок вы достаточно молоды и весьма здоровы, это видно сразу. Мы начинаем новую программу. У американцев была попытка “Учителя в космосе”, но сорвалась трагически… Мы попроще. Хотим сделать “Журналист в космосе”. Разумеется, не во вторник на будущей неделе, но… В перспективе. Хотите попробовать пройти медкомиссию и потренироваться?