И мы поплыли к берегу.
Берег, кстати, оказался не таким уж пустынным: на песке между двумя валунами мы увидели лодку.
— Послушайте! — крикнул с соседнего челнока Тан Тун. — Двухмоторная, узнаете?
И в самом деле, это была лодка Зо Мьина.
— Захватывающе… — пробормотал Володя. — А кто умеет стрелять?
Вскоре мы увидели и самого ювелира. Весь перепачканный, какой-то рыжий, встрепанный, без очков, он сидел в тени огромного валуна и, не отрываясь, глядел на нас, прижимая к щеке платок.
Когда первый наш челнок ткнулся в песок рядом с моторной лодкой, Зо Мьин медленно поднялся. Глаза его были ужасны: слепые, белые, как будто сквозь них виднелось то вещество, которым наполнена его голова
Ла Тун с ружьем в руках и Тан Тун подошли к своему бывшему коллеге. У его ног на песке лежала матерчатая шанская сумка. Тан Тун пнул ее ногой — пустая.
Мы тоже высадились. Ла Тун что-то сказал Зо Мьину по-бирмански, тот быстро взглянул на нас и запальчиво ответил.
— При иностранцах не будет ни о чем говорить, — перевел нам Тан Тун.
Поняв, что конфиденциального разговора с коллегами не получится, Зо Мьин перешел на английский.
— Вы тоже опоздали. — Он криво усмехнулся и отнял платок от лица. На щеке у него была багровая ссадина. — Боост всех обманул.
— Боост давно уже там, где надо, — сказал Ла Тун, — а вот ты здесь. И отвечать за все придется тебе. Что было?
— Теперь уже неважно, — проговорил Зо Мьин.
— Это для тебя неважно, — ядовито сказал Тан Тун, — а для нас важно.
Зо Мьин засмеялся, закашлялся. Потом спрятал платок в карман и стал быстро говорить по-бирмански, делая округлые движения руками.
— Ого! — Тан Тун даже присвистнул от удивления. — Золотой шар с верхушки. Фут в диаметре, из кованого золота, с сапфировым поясом и бриллиантом — не помню, сколько каратов.
— Семьдесят шесть, — подсказал Зо Мьин и стал яростно ругаться по-немецки.
— Подожди, — остановил его Ла Тун. — Ты-то сам как здесь оказался?
— У меня было время подумать, — ответил Зо Мьин, сразу успокоившись. — Я припомнил все, что вез с собой Боост: мне надо было с самого начала это сделать Ботинки, резиновые перчатки, книга о змеях, ампулы с сывороткой… Больше он ничего не знал, знал только, что там должны быть змеи, много змей в одном месте, и именно в том месте, где это лежит.
Он помолчал и с беспокойством спросил:
— А вы как догадались?
— Точно так же, — спокойно ответил Ла Тун. — Не думай, что ты самый умный. Ну, веди, показывай свой наследство.
— Да, наследство! — вызывающе ответил Зо Мьин. — Это принадлежало мне по праву! Я слышал об этом шаре с самого детства.
Мы обулись и пошли к пагоде. Небольшая, в рост человека, свежевыбеленная, с простым, из поржавевшего железа, почерневшим «хти», она стояла на самом верху груды диких валунов, меж которыми мирно поплескивалась светлая морская вода. В зеленых лужицах копошились крабы.
— Дальше нельзя, — сказал вдруг Тан Тун и остановился. — Дальше пойдем только мы с Ла Туном и Зо Мьином.
— Почему? — возмутился наш храбрый Володя. — Мы же обутые.
— Именно поэтому, — коротко объяснил Тан Тун. — Это же пагода, здесь надо ходить босиком.
Володя так и ахнул.
— И вы хотите сказать…
— Конечно, — ответил Тан Тун.
Все трое бирманцев сняли свои сандалии и аккуратно поставили рядком на песок.
— Да, но Хаген… — пробормотал Володя.
— Ты же не Хаген, — остановила его Инка.
Помедлив немного, я оперся рукой о валун и стал разуваться. Нелепо было останавливаться здесь, на пороге, из-за простой протокольной формальности.
— Сашка! — вдруг отчаянно крикнула Инка.
Я вздрогнул и выпрямился.
— Послушай, Майя, — сказал я с возмущением. — Так можно сделать человека…
И не договорил. Инка и Володя, оба с помертвелыми лицами, смотрели на камень, на то самое место, о которое я только что опирался. В щели между двумя половинами валуна (я ее принял просто за трещину) выпирала, вздуваясь, светло-серая с коричневыми поперечными полосами спина змеи. Потом внезапно и очень быстро высунулась непропорционально маленькая головка. Мгновенное шевеление — и щель опустела.
— О господи, — проговорила Инка, прижимая руки к сердцу. — Сашенька, не ходи!
Но я, хотя от омерзения весь покрылся как будто бы тонкой корочкой льда, теперь уже не мог пойти на попятную.
— Побудьте здесь, — сказал я, скинув ботинки, и осторожно ступил на теплые, прогревшиеся за день камни.
Вспоминаю сейчас, как шли мы гуськом по камням — впереди Тан Тун, за ним Ла Тун, далее Зо Мьин и последний я, — и волосы встают дыбом на коже моих зимних ботинок. Это изящное выражение подарил мне Володя, я вставляю его в текст не потому, что оно мне ужасно нравится, а для того, чтобы доставить автору удовольствие.
— Нет, хватит с меня! — сказал вдруг Зо Мьин, круто повернулся и, толкнув меня плечом, быстро пошел вниз.
Ла Тун оглянулся и что-то крикнул одному из рыбаков, ожидавших нас возле лодок. Тот подобрал прислоненное к камню ружье.
Больше я не стал оглядываться, потому что буквально меж моими ступнями прошмыгнула длинная тонкая черно-серая змейка. Груда камней кишела, как террариум в Московском зоопарке, только змеи здесь были не за стеклом.
— Осторожнее, Александр Петрович! — крикнул мне по-русски Ла Тун.
— Ничего, — успокоил нас поджидавший у подножия пагоды Тан Тун, — мы идем босиком, и они нас не тронут.
— Ты так думаешь? — меланхолически проговорил, балансируя на верхушке валуна, Ла Тун.
— Ну, конечно, — сказал Тан Тун. — Рыбаки сюда каждый день ходят их кормить.
— Кого «их»? — спросил Ла Тун.
— А вот посмотрите. — Тан Тун кивнул на черную отдушину в груде камней.
Мы подошли, заглянули. Это было похоже на кадр из какого-нибудь фильма Хичкока… в более дешевых экранных поделках перед такими кадрами для слабонервных и женщин подается световой и звуковой сигнал: экран становится огненно-красным, и взвывает сирена. Да, Жоао Силвейра был большим докой по части захоронения кладов: мало того, что спрятать под одною пагодой то, что награблено на другой, — это идея далеко не ординарная, здесь же был еще и двойной замок. Что там ядовитые колючки, разбросанные вокруг клада в одном из приключенческих опусов… детская выдумка. Мне пришла даже в голову мысль, что Жоао Силвейра сам приказал построить пагодку на вершине этого террариума: он достаточно хорошо изучил психологию бирманцев, которые никогда не станут разбирать поставленную кем-то пагоду, даже если она заброшена и вся обомшела, по всей Бирме из-за этого пропадают сотни тысяч земельных участков. Но позднее выяснилось, что я все же не прав — Змеиная пагода стояла здесь задолго до появления в Индокитае португальцев. Я переоценивал Жоао Силвейру: ревностному католику даже в голову не могла прийти мысль своими руками воздвигнуть языческий храм.
Ступа пагодки была ухожена и совсем недавно побелена, камни у ее подошвы уставлены чашечками с остатками какой-то еды, а из темного провала доносилось глухое шипение.
— Вы не там смотрите! — крикнул нам снизу Зо Мьин. — Идите на противоположную сторону!
Мы осторожно обошли вокруг ступы и наткнулись на свежеотваленный камень. В основании пагоды открывалась глубокая ниша, змей в ней не было, только древесная труха, смешанная с белым песком.
— Здоровый, черт, — с уважением заметил Тан Тун, трогая босой ногой камень. — В одиночку старался.
— Жалко, жалко, — пробормотал Ла Тун и заглянул в нишу, почти засунув туда голову.
Тут сверху на плечо ему тяжело шлепнулась черно-красная змея. Точнее, она показалась мне черно-красной (Тан Тун уверял, что красные у нее были только глаза): резко зашипев, змея извернулась и исчезла между камнями.
Реакция Ла Туна оказалась на удивление замедленной, он выпрямился, обернулся, поправил всклокоченные волосы.