Когда поднимался вопрос о его странности, это всегда было подходящим моментом сменить тему.
Он показал наверх:
– Так значит, Архивный Корпус над землей немногим больше, чем камуфляж настоящего центра Церкви.
– Я… – она посмотрела вперед, и Флинкс заметил, что Советник не упустил ни единого слова из их разговора, судя по быстроте, с которой он ответил.
– Валяйте, скажите ему, падре-элект. Если мы не скажем, он, вероятно, все равно угадает это. Как насчет этого, сынок, ты, часом, не ясновидящий?
– Если бы я был им, я бы не спрашивал, не так ли? – нервно отпарировал Флинкс, пытаясь скрыть свое нарастающее беспокойство из-за наводящих замечаний Советника. Он должен выбраться отсюда. Если он будет все еще здесь, когда слух о его необыкновенном побеге на Ульдоме просочится до уровня Джива, ему могут никогда не позволить уйти. Он станет тем, чего он всегда старался избежать: курьезом, изучаемым вдоль и поперек, словно наколотая бабочка под стеклом.
Но он не мог повернуться и убежать. Ему придется подождать, пока это не закончится.
Теперь, когда ей дали разрешение, Силзензюзекс с энтузиазмом объяснила:
– Наземный Корпус используется полностью, но большая часть сооружения простирается под значительной частью Бали, во многих направлениях. Есть только два входа и выхода. Через архивный центр, сейчас находящийся выше и позади нас, и через подводный челночный порт перед Ломбоком, – ее глаза заблестели. – Это чудесное место. Столь много материала для изучения. Столь многому можно научиться здесь, Флинкс!
Реакция Флинкса пока отнюдь не походила на безграничный энтузиазм. Он подозревал, что Силзензюзекс происходила из довольно изнеженной семьи. Его собственное радостное доверие к почитаемым людям и учреждениям умерло где-то между восьми– и девятилетним возрастом.
Он заметил, как флюоресценция над головой наполняла ее огромные глаза постоянно меняющимися радугами.
– Активное вулканическое горло горы Агунг перехвачено каналом и контролируется. Оно обеспечивает всю энергию, требующуюся Церковному Комплексу. Весь остров совершенно самообеспечивающийся и замкнутый на себя. Он…
Она оборвала фразу, когда Намото и Джив остановились перед дверью, охраняемой с обеих сторон двумя Церковными Часовыми в аквамариновых мундирах. Их внешняя непринужденность, почувствовал Флинкс, была обманчивой, так же как кажущаяся небрежность, с которой они держали лучеметы.
Произошел обмен надлежащими удостоверениями, и их пропустили в намного меньший коридор. Два добавочных просвечивания еще шестью вооруженными людьми и транксами доставили их, наконец, ко входу в скромную палату. В центре этой комнаты находилась узкая койка. Она была, словно паук в паутине, в сверкающей массе крайне сложной медицинской аппаратуры.
Когда они подошли к койке, Флинкс увидел, что она содержала единственного неподвижного человека. Глаза его были открыты, уставясь в ничто. Косвенное, старательно отцентрированное освещение гарантировало, что его пустым глазам не будет вреда, и крошечное устройство регулярно увлажняло застывшие открытые орбиты. Бодрствующий, но не в мире яви, в сознании, но не осознающий человек плавал нагим, если не считать проводов и трубок, на постели из прозрачного медицинского желатина.
Флинкс попытался разобраться в путанице проводов, кабелей и трубок, которые только-только не переходили в металлическую мумификацию, и решил, что больше всего неподвижный человек напоминал сверхутилизированный энергетический терминал.
Джив взглянул на спящего.
– Это Мордекай Повало. – Он повернулся к Флинксу. – Слышал когда-нибудь о нем?
Флинкс не слышал.
Советник нагнулся над неподвижной фигурой.
– Он уже не одну неделю колеблется между жизнью и смертью. В определенные дни он показывает некоторые слабые признаки улучшения. В другие же дни требуются усилия дюжины врачей, чтобы сохранить ему жизнь. Осталась ли у него какая-то воля к жизни – никто не может сказать. Техники настаивают, что его мозг все еще активен, все еще функционирует. Тело его терпит машины, поддерживающие его работу. Хотя глаза его открыты, мы не можем сказать, регистрируют ли они образы. Одно лишь то, что его визуальные центры продолжают действовать, не значит, что он что-нибудь видит.
Флинкс обнаружил, что его так и тянет к застывшей фигурке.
– Он когда-нибудь выйдет из этой комы?
– По мнению врачей, это не совсем кома. У них нет еще для этого термина. Чем бы это ни было… нет. Они ожидают, что он будет оставаться в таком состоянии, пока его мозг не откажет или его тело не отторгнет, наконец, систему жизнеобеспечения.
– Тогда зачем же, – захотел узнать Флинкс, – сохранять ему жизнь?
На Эвории обитал транкс диэйнт по имени Тинтонурак, прославившийся на весь свет своим блестящим умом – хотя в настоящее время он выглядел счастливым идиотом.
Конечно, его инсектоидное лицо не могло произвести человеческого выражения, но за годы, прошедшие после Слияния, люди научились читать выражения транксов с такой же точностью, с какой их квазисимбиотические насекомые-помощники научились интерпретировать человеческие.
Никакой человек или транкс не заметил в данный момент его выражения, выражения, чуждого лицу самого прославленного члена своего Улья.
Глава своего Клана, он был гордостью своих дядей и теток, своей улье-матки и своих настоящих родителей. Особая магическая сила Тинтонурака заключалась в способности претворять в реальность концепции и замыслы других – потому что он был Мастером-фабрикатором, или прецизионным инженером. Его механические создания не только улучшали первоначальные наброски задумавшего их, они были столь же привлекательны на вид, как и в высшей степени функциональны. Среди его поклонников бушевали споры относительно того, не правильнее ли считать их кумира скульптором, чем инженером.
Среди его многочисленных произведений числились: устройство, аккуратно устранявшее сильную человеческую болезнь, многосложная энергетическая система для гидроэлектростанций, преобладающих на транксийских планетах, и улучшение системы управления огнем для иногда неточной и все же неотразимой системы оружия СККАМ, которая была главной опорой соединенного челанксийского мироблюстительного флота. Были еще и другие, более экзотерические, чем можно было поверить, которые только его магия могла преобразить в действующие устройства.
Но ни одно из его изобретений не было причиной его легкомысленно-довольного выражения лица в этот восьмой месяц Хвостового конца Сезона Высокой Пыльцы на Эвории. Источником его удовольствия был сверкающий предмет, который он держал сокрытым в ящике рабочего стола. Теперь он уставился на него, упиваясь его посланием и блеском, сидя за работой в лаборатории с шестью помощниками, занимающимися вокруг него делами. Все они были сами по себе уважаемыми учеными и инженерами. Из этой группы четверо были транксами, а двое – людьми. Это было мерой восхищения, вызываемого Тинтонураком, что такие люди добровольно вызвались служить ему помощниками, когда они легко могли бы получить собственные лаборатории и сотрудников.
Жвалы диэйнта задвигались в транксийском смехе, когда он хохотнул при новой мысли. Какая любопытная вещь пришла ему в голову! Что будет, если соединить два жидких металла в колбах его левой иструки с катализатором-растворителем, запертом в контейнере на другой стороне помещения.
Действуя словно в полусне, Тинтонурак подошел к шкафчику и достал растворитель. Вернувшись обратно в кресло, он открыл, что удовольствие стало глубже и тоньше, когда он предпринял этот курс действий.
Дриденвопа работал вместе с человеком Кэссиди, но не настолько интенсивно, чтобы не заметить действий диэйнта. Отвлеченный, он оставил свою работу и уставился, глядя, как Тинтонурак вылил сиропное содержимое одной колбы в другую. Похожие на составленные из драгоценных камней глаза неуверенно сверкнули, когда содержимое переполнившейся колбы выплеснуло новую смесь на стол, а затем на пол. Диэйнт производил свои физические манипуляции столь же чисто, как и мысленные, и это было непохоже на него. Равно как и маска чистого, бездумного восторга на его лице. Дриденвопа сделал было замечание, но затем сдержался. Диэйнт наверняка знал, что делал. Эта успокаивающая мысль отправила его обратно к собственной задаче, пока и он, и Кэссиди, не заметили, что диэйнт переложил контейнер с яркой этикеткой из стопоруки в иструку.