Из небытия проступали лозунги, плакаты, таблички разные… Всегда они здесь прятались, потонувшие в отходах и испарениях лагерного труда? наново вытащены из кладовочек воспитательных закромов?.. теперь уже не понять…
«Не приступай к работе на неисправном оборудовании!» — тыкал восклицательным знаком в лицо Слепухину мордатый фраер в новехонькой спецовке. Ох, полюбовался бы Слепухин этим бараном здесь, не приступи он к работе… Первым делом тот сам бы поподбирал с бетона белые свои зубные фасолины, вылущенные начальными аккордами долгого перевоспитания… Так бы и ползал среди псовых сапог, собирая и поглядывая при этом на стену, вспоминая себя в давешней плакатной силе…
Однако ненависть Слепухина не успела сфокусироваться именно на этом ублюдке — отовсюду тыкали в него пальцами бараны-близняшки, различимые только цветом нулевых спецовок, и все они были одинаково ненавистны. А тот вон, в цивильном костюме с козлячьим значком депутата… тот бы у Слепухина попрыгал тут… поискал пятый угол — ишь, расщерился падаль! (Депутат разворачивал перед Слепухиным букварь, полученный, видимо, в подарок; на титульном листке букваря золотилось: «Охрана труда — забота партии о народе», а над тупорылой депутатской башкой тянулись красные буквы, его, значит, ответное слово: «На заботу партии — новым трудовыми свершениями»).
На людоедских штампах, на их тяжелых боках белели остро отточенные зубки, сквозь которые совсем уж метко цвиркали тоненькие презрительные плевочки: «не включать при неисправной системе безопасности» и следом без остановки: «Готовую деталь доставай специальным приспособлением»… Штампы перехохатывались беззвучно, распяливая красные пасти.
Слепухин помнил, что и за оградой всегда вдосталь хватало таких же плевков, но там можно было плюнуть встречно и стряхнуть с ушей эту лапшу почти без следа; здесь же стряхнуть не получалось — здесь реакцией твоей на эту труху как раз и выверялась успешность твоего перевоспитания… так что сильно башкой не тряхнешь, а от незаметных псам покручиваний — не свалится… Казалось, что в сравнении с остальными воспитательными приемчиками эта шелуха с плакатов — такая малая мелочь — смешно даже взвиваться ответно. Однако сейчас Слепухина доводила до исступления именно малая эта мелочь, лапша эта гнилая, которая не просто облепляла голову, а ухватив с цепкой неотвратимостью за ухо, выкручивала в рабски покорный выверт — беспомощно-унизительный, даром что не больно…
— Слепень, — Квадрат вызволил Слепухина из водоворотного захвата вспенивающей злобы, — стоишь, зубами скрипишь… нашел занятие. Идем-ка…
Слепухин старался не отставать от семейника. (Бугру Квадрат вдолбил, что тот сам послал их на крышу оглядеть, что там да как.)
Оказывается, Квадратов брат приехал в поселок, да не один, а уговорил в помощь трех пацанов. Те будут сейчас делать кид, а семейникам предстоит кид тот принять. С нарядом, что дежурит на промзоне, у Квадрата уговорено: они спешить не будут (через них-то и передал старший брат про кид, им он и оплатит медлительность).
Кид — это клубок страстей, это — долгие волнения, медленно затухающие несколько дней, это — всплеск надежд, ожидание праздника и страх провала с бесконечным вколачиванием всего всплеснувшего обратно в зубы, ребра, куда попало…
Кид — это осколок забытой жизни, увернутый в крепкий пакет. Надо исхитриться, подойти из вольного мира поближе к ограде и швырнуть этим осколком наугад, посильнее, как бутылкой в волны — авось подберут. Если перелетел пакет через стену, если пересилил переметнуть через полосы запретки и оград внутри (снаружи не видных) — тут на него и налетают вороньем отовсюду с шумом и ветром, с вороньим же выклевыванием глаз.
Кид нужен всем, загороженным на одном огрызке земли. Опер будет еще долго вынюхивать — кому кидали да что там было? Режимник не раз еще пошлет своих гончих со шмоном и перетряхами по баракам. Затурканные козлы будут еще несколько дней выпрашивать свое за благосклонное участие (не сдали вот, хотя требовали от них и сулили всякого). Кид — это ворвавшийся камнем глоток иной жизни.
Слепухин взобрался на плоскую крышу цеха и, проваливаясь в снег, задыхаясь от набросившегося сразу ледяного ветра, медленно двинулся к самому краю в другую сторону от осторожно ступающего Квадрата. Долго здесь не выдержать… окоченеешь к чертям, и слизнет ветряным языком — ойкнуть не успеешь…
Квадрат приготовился к приему кида солидно. Внизу маячили расставленные по промке мужики, готовые по сигналу с крыши переместиться к нужному месту запретки. С высокой крыши хорошо охватывались и промка, и здоровенный ломоть заоградной земли. Запретка своими запутанными нагромождениями тянулась параллельно цеху метрах в ста от него и справа от Слепухина, который на правом же краю крыши топтался, уворачиваясь от тугих, отовсюду хлещущих пощечин… далеко справа запутывалась запретка целым коридором шлагбаумов и ворот.