Немного осмелели по мере того, как Тюха заматывался в очумении. Потихонечку и курили по очереди, выпуская дым в щель забитой двери наружу. Потихонечку и бледнели, заостряясь лицами, с трудом выдерживая уже маяту ожидания. Оказалось, что здесь вот ничего толкового для будущей беседы продумать и придумать нельзя. Единственное, что придумалось Слепухину, — пробормотать скороговорочно молитву свою, которую он проборматывал в последнее время только вечерами, только перед сном. Укололо воспоминание о вчерашнем вечере, когда, кажется, про молитву он и забыл. Тем более, необходимо сейчас, и даже лучше — три раза… или трижды три.
Наконец они остались вдвоем с Максимом, и неприятно было, что Максим ему подмигнул. Неужто и у Слепухина заострилось и побелело лицо? Максим вон — усмехается себе по-прежнему… хотя если приглядеться…
Снова хлопнула дверь, и загремели, приближаясь, Тюхины сапоги — теперь за Слепухиным.
Короткий путь до кабинета Слепухин пытался подгадать так, чтобы количество шагов осталось кратным трем и, просеменив последними двумя, подгадал.
— Слепухин. Статья 147 УК РСФСР, часть …
— Присаживайтесь, молодой человек, присаживайтесь.
Через стол от Слепухина расположился вполне симпатичный мужик лет сорока, какого-то чуть пижонистого даже вида. Удивительно, но форменный прокурорский китель нисколько не размазывал своим синим цветом пижонистости удобно сидящего внутри человека.
— Ну, как жизнь, гражданин Слепухин?
Нет, правда — вполне приличный мужик и улыбается сочувственно… с пониманием улыбается.
— Да какая же здесь жизнь, гражданин прокурор?!
— Не надо унывать, молодой человек — у вас еще почти вся жизнь впереди.
— Так что здесь творят! Вот сегодня — отшмонали считай всю одежду, обувь, книги даже — разве можно так?
— Не надо горячиться… По закону, гражданин Слепухин, каждый осужденный имеет право на установленное законом имущество: одна телогрейка и шапка, одна пара сапог, одна пара тапочек, один х/б костюм, одна х/б спецовка.
Больше всего поразило Слепухина это вот выражение «х/б костюм» — люди так не говорят, так только специальные роботы могут говорить из кошмаров фантастических… Даже хозяевы псы, мало на людей похожие, не могли бы выговорить этого… Может, он не живой вовсе?..
— Это же глупо, — загорячился Слепухин. — Одна телогрейка, значит, она грязная… вот, как у меня — смотрите. А в бараке телогрейкой еще и укрыться надо — грязь ведь будет… свинарник…
— Укрываться надо специально выданым одеялом.
— Холодно же! зверски холодно!
— Надо утеплять жилище, гражданин Слепухин. Руки у вас есть — кто же за вас это сделает? В стране идет всенародная экономия энергоресурсов, а вы тут разбазариваете тепло…
— Ну, а книги — они же в ларьке куплены…
— По закону вы имеете право хранить не более пяти книг, включая журналы…
— Но ведь куплены в ларьке — на свои деньги…
— Лишнее вы можете сдать в библиотеку — всем польза будет. Закон, гражданин Слепухин, обязателен для всех, поймите это и не пытайтесь обмануть закон — вы уже пробовали один раз и оказались здесь… и здесь пытаетесь, а это может очень плохо кончиться.
— Где я пытаюсь? Где?
— Вот возьмем, например, вашу работу. Закон для вас — выполнение производственных заданий. Вас сюда направили для искупления своей вины перед государством… для трудового искупления, и поэтому главная ваше обязанность перед законом…
— Да их же нельзя выполнить! Нас по две смены пахать заставляют, чтобы сделать невозможное!
— Все нормы справедливо обоснованы технической и технологической документацией. И потом, кто вас заставлял работать две смены?
— Как это — кто?
— Вот видите — никто вас не заставлял… Поймите, наконец, что, не выполняя норму на производстве, вы совершаете очередное преступное действие по отношению к своей стране и своему народу. Наше государство проявляет исключительную заботу даже о таких, как вы. Несмотря на то, что вы совершили тяжкое преступление…
Слепухин не слушал, он увидел вокруг себя те же непробиваемые стены, что и всегда. Он пытался докричаться своей правдой до этого синего пса, но тот выставил бетонной стеной другую правду, слепухинская — жалкая и худосочная, смешно даже, как прыгает на эту стену, бьется об нее своим хилым тельцем — и никакого толку… Измотанный гладкими и совершенно не запоминающимися словами, против которых и возразить-то нечего, Слепухин только моргал да сглатывал, выискивая щелочку, чтобы просунуть туда свое несогласие, но щелочки не было. Прокурорская стена вздымалась ровно и мощно.