Пришлось все-таки ему поднимать Слепухина из снега, оживлять наново — с этим мешком под ногами и не оглядишься как следует…
Медные звуки встрепенули Слепухина подняться повыше, насколько хватало не упуская в растяжке норовящее ускользнуть обратно в колени плечо.
За железной решеткой зоны набухала, разрастаясь, темная масса и, подчиняясь оглушительным звукам, втягивалась плотным комом в открытое горло калитки, а калитка ровно перекручивала этот кусок в одинаковой ширины изгибистого червяка. Чуть дальше, за несколько метров от калитки, размеренным ножом руки, охваченной повязкой ДПНК, офицер-Слепухин разрубал грязного непрерывного червя в маленькие части отдельных бригад. Но червь не погибал под рубящим ножом, и тянулись себе дальше — извивались отдельные кусочки его бесконечным движением — исшинкованный червяк полз, как полз бы и целый, слепо и бесконечно, тянул тысячу маленьких слепухиных в своем мерзко извивистом теле. Каждый клочок выскребывал в воздухе своим проползанием пустой коридор, и вот в него уже втягивается следующий обрубок, и пустота заполняется плотно злобой и ненавистью… Вот эти выделения уже готовы выхлестнуть в стороны, искорежить все вокруг, но медным бичом бодрый марш захлестывает липкую ненависть обратно внутрь, и там она ядовито разъедает ее же выделившую плоть.
Слепухин помог вконец умаявшимся сопровождающим поднять себя на крыльцо, втиснуть в дежурную часть и затолкать в боксик, который и приспособлен в дежурной части для таких вот надобностей. Теперь-то Слепухин мог и передохнуть — за крепкой дверью, наглухо зажимавшей бетонный стакан, ничего не грозит ослабшим до непрерывного дрожания костям. Можно и вообще оставить их тут осыпавшейся поленницей на самом тоненьком пригляде.
С поспешной жадностью изголодавшегося Слепухин набросился на капитана ДПНК, вернувшегося к основному месту своего дежурства — за пульт.
— Видел, как вы нянькались с этой мразью, будто с дитенком родным… Что, нельзя было побыстрее? Не могли на сапогах прифутболить эти отбросы?.. Развели тут телячьи нежности…
Капитан-Слепухин ни о чем не мог думать спокойно и хоть сколько-нибудь продолжительно. Сейчас придет хозяин, и то ли все обернется дружной ржачкой, то ли — сто шкур одним только холодным потом сдерет… Черт, обещал младшенькому тоже наручники принести и совсем забыл, теперь поздно, дома будет море слез, ревности, обид… Дернул старшому эту игрушку подарить — ни минуты спокойной… В штабе вроде порядок — шнырь сегодня навел марафет как положено — только петух этот в боксике уделаться может… погонят ведь кобелине готовить место на кладбище… ну, гроб там и венки с лентами — на промзоне свои умельцы сляпают… вот наказание… А еще с подстилкой его разбираться… везти куда-то… нет, сегодня точно не отдохнешь… Я бы кобелю этому собственноручно яйца оторвал, если бы наперед знать… А что, если точно как эти слухи шепчутся? если петушара приговорил?.. Хорошо, что с ним уже валандаться другой смене — ну его к черту. Посмотреть, что ли, как там упрямая коряга в хозяевом кабинете?.. Может, загнулся уже в боксике? или изгадил все? А ну его, — там в боксике унитаз — не обделаешься, а если загнулся, так хозяин сам его определил, с субботы еще, без питья и хавки… До чего же залупистый старикан… ничего, наш и не таких уделывал…
Занудливый капитан все прокручивал и прокручивал тот же бесконечный ролик: хозяин… кобелина… петушара… наручники…
В дежурку набивались окончившие смену и подходили заступающие на смену.
Огромное пространство за отгораживающим капитана барьером заполнялось тулупами, сапогами, валенками, полушубками, шинелями…
Внезапно в дежурке стало трудно дышать, будто весь воздух разом выпили и будто впридачу от этого питья все разом забалдели. Неожиданное разрежение подобострастия и идущая следом волна трепета сорвали капитана с его гипнотического верчения и одновременно вырвали из-под того же гипноза Слепухина — совершенно измудоханный, он шлепнулся прямо под зеркально сверкающие мягкие полусапожки совсем не военного образца и поэтому вызывающие какой-то отдельный трепет. Далеко вверху, у потолка, кучерявилась серебристая папаха.
Слепухин нашел силы подняться и, подтягивая обморочно обвисающие части, всплыл к самой папахе, намереваясь на ней и угнездиться. Однако хозяин-Слепухин испускал волнами такую густую злобу, что от одного запаха с ее резко выделенной кровинкой Слепухина все время сносило в сторону. Хозяин совсем не был высок, пожалуй, он был и пониже всех здесь, но сейчас все как-то пригнулись, умялись, и этот исполнительный изгиб плюс к торчком вздымающейся папахе давал хозяину возможность возвышаться в великолепии набухающего гнева над всеми этими… над этими… (в штрафбате им место! в говнороях им место!).