Расставшись с замполитом, Слепухин стал примериваться к хозяину, все еще не решаясь к нему подступиться. Вроде и замполит, приподняв веками тяжелые складки, наползающие сверху, караулит лицо начальника.
— Я вот тут хотел посоветоваться, — подкрадываясь, начал он одновременно с шелестом отодвигаемых хозяином бумаг.
— ?
— Может, я уже и устарел, может, меня пора уже и в сторону? я лично всякие новшества понимаю… убей меня! но заигрываний нынешних с поповскими мракобесами никак не могу понять. Выходит, нам уже не надо вести непримиримую борьбу с этим дурманом? Пусть, значит, отравляют… Вот растолкуй мне, Васильич, по-простому…
— Тут, Андрей Павлович, ты правильно вопрос поставил. Тут никак нельзя шарахаться не разобравшись. Наша политика была, есть и будет всегда одна — никаких уступок! никакой сдачи позиций! Но сейчас, — хозяин закатил зрачки вверх, — сей-час сложный мом-мент. А уже не раз в сложное время партия шла на временный — вот чего нельзя забывать — временный союз с попами. Ты вспомни войну — был союз даже со смертельным врагом. Ты вспомни Гитлера — был союз… Так-то, а еще замполит. Историю надо повторять постоянно — там все ответы.
— Это все понятно, но меня интересует практически… у нас… я думаю, никаких уступок и послаблений. А то взяли себе моду: бог им, видишь ли, в один день разрешает работать, в другой — не разрешает… Здесь у нас закон — единственный бог, и других не будет. Правильно я говорю?
— Я тебе вот что даже скажу, — хозяин разулыбался, и Слепухин решился сразу же… подождал, пока остальные размягчатся встречными улыбками… — Ни во что они на самом деле не верят! Это такие подлые лицемеры — свет не видывал! Им главное — навербовать побольше народу, особенно молодых и смазливеньких, а потом — оргии свои учинять. Читали, наверное, как это у них бывает: кого сгреб, того… — хозяин подмигнул подчиненным, и те залоснились встречно понимающими ухмылочками.
— Так это вроде только в некоторых сектах, — влез Петрович.
— Чушь собачья! Это у них — повсеместно. Везде у них — одно и то же. Ты вона слухами кормишься, а я это все с риском для жизни прошел и по своему опыту досконально знаю. — Убедившись, что слушатели последними словами заинтригованы, хозяин выждал значительную паузу. — Я тогда только начинал в органах, и не где-то там, а сразу в областном управлении МГБ. Вот мне и поручили: внедриться в одну секту, чтобы, значит, вывести их на чистую воду. Лег я в больницу, где лечился о ту пору их главный баптист, и слово за слово — клюнул он на меня. Выписали нас в один день, а я, по легенде-то, вроде бездомного — он меня к себе и потащил. Собирались в разных избах, а я все их явки, конечно, запоминаю, терплю эту нудятину их и стараюсь во всем как все, главное — не выделяться, и еще главнее — не слушать, что они там тебе вешают, а не то — мозги совсем вспухнут… Жду, значит, когда они мне поверят и разоблачат себя полностью. Дождался: собрались как-то — даже в большой избе тесно стало, ну, там, целуются, как всегда, «брат», «сестра»… опротивели, честное слово, с поцелуйчиками своими, хотя, надо признаться, сестрички встречаются — ого— го!.. В общем, как раз рядом с такой вот задастенькой молодушкой я и молюсь себе, а сам — все на нее… Вот тут-то, как мне и объясняли на инструктаже в управлении, свет погас и пошло-поехало… я, конечно, задастенькую свою сразу и уцепил… Так-то, а ты говоришь мне… А там же еще и дети совсем малолетние… Ну, на суде я все их делишки выложил перед народом — люди в зале плакали, честное слово. Я на суде весь в бинтах был — меня ведь разукрасили они — будь здоров: я же совсем зеленый еще, а они — твари прожженные, в общем, разоблачили меня, но им это не помогло.