Обошлось, не дотумкали недоумки, выпустили себе на погибель. Запасы, к сожалению, ополовинили, но выпустили все-таки… Слепухин шел к выходу из коридора дежурной части медленно, наполняя всего себя сознанием значительности этого момента — еще немного, и исчезнет коридор этот, здание это, режимник и отрядный, исчезнет все…
На зону валил пушистыми хлопьями белейший снег. Он опускался непроглядным пышным сугробом и, может, даже не опускался, а наоборот — наполнившаяся воздушными пузырьками свежая земля с тихим шипением поднималась к небу. Только вот вряд ли земля могла быть такой ослепительно чистой, значит, все же опускалось небо… Нет, скорее всего, белая пряжа снегопада сшивала землю и небо в одно, заштопывала эту вот рану, расковыренную здесь уродами-слепухиными, сшивала кошмарную прореху.
За ровным снежным шорохом вскребывался в уши тяжкий надрыв больших жестяных лопат — шкварные в жилой зоне начали борьбу со снегом, принялись ковырять заново еще и не затянувшуюся рану.
Перед Слепухиным выросла здоровенная шинель с красной повязкой ДПНК на рукаве.
— Ты что здесь прохлаждаешься, петушачий отброс? Эй, воин, дай-ка ему лопату — пусть крылья поразомнет…
Кто-то сзади ткнул в спину Слепухина лопатой, и Слепухин взял ее. Перед ним махали руками, объясняя, что расчистить ему надо все дорожки в штабной зоне. Наконец, надоедливые голоса и тыркающие со всех сторон сапоги потонули в еще более загустевшем снежном обвале.
Слепухин отошел от крыльца дежурной части, пока все здание не проглотил снегопад (да и отойти для этого понадобилось на каких-то пару шагов). Он стоял, чуть навалившись на лопату, отдаваясь на волю стихии, согласный быть погребенным в одном сугробе со всем этим местом, лишь бы занесло все это по самые верхушки сторожевых вышек. Ему стало смешно от трусливой суеты ДПНК. Заиграло очко, забегал… Лопату сует… ну, не баран ли? Лопатой против такой небесной атаки? — все равно, что ложкой горе вычерпать…
Было тепло, и Слепухин все стоял, не меняя позы, обрастая снежными навалами по плечам, по голове, по рукам, скрещенным на черенке лопаты. Немного грустно было от того, что так и не дойдет он до полюса, так и не встретит преданных вчера друзей, но ведь, можно считать, что он уже в пути, а значит, судьба его завидна — не всем дойти туда, но он все-таки попробовал…
Главное, что ему удалось заручиться поддержкой небес, и он исправит свою ошибку, и даже очень правильно, что засыплет вместе с собой… каждый должен искупать свои грехи…
Очнулся Слепухин, когда проступили вновь зоновские фонари и зачернела за поредевшей снеговой пряжей ограда с различимыми уже ажурными стропилами вышек. Господи, как же огромна эта рана, если даже в небесах не хватает нежного матерьяла для заживления ее!..
— Ты все еще отдыхаешь. пидер ленивый?
Слепухина начали пинать сразу и не мене пяти сапог и шести кулаков, но замутившиеся слезами глаза не могли рассмотреть эту диковинную шестирукую пятиножку. Он принялся шоркать лопатой — только бы отстали от него, только бы оставили в покое и тишине для того, чтобы мог он хоть что-нибудь сообразить…
Хорошо, пусть небеса оставили его, но ведь у Слепухина есть еще и свой план… он и сам знает, как взорвать все это… Засыпать эту гниль снегом, конечно же, было бы лучше, эстетичнее, но если не хватает снега, то черт с ней, с эстетикой!.. Все равно Слепухин все это разрушит и, может, еще дойдет до вчерашних друзей… Все равно разрушит… все равно… все-рав-но-все-рав-но…
Слепухину удалось в запаренности работы растопить обиду на обманувшие надежды, укрепиться в прежних замыслах и даже повеселеть от того, как ладненько у него планируются ровные дорожки штабного городка, как ловко этими искусными дорожками он замазывает любые возможные подозрения на свой счет.
Снег уже совсем прекратился, и небо очистилось, поглядывая россыпью зорких глаз за Слепухиным. Шкварные в жилых зонах управились со своей работой, но сюда, на помощь Слепухину, их не вызвали, видимо, решили, что он справится и сам — вон ведь как красиво у него получается.
Слепухин расчистил большую площадку перед зоновскими воротами и стоял, оглядываясь и соображая, надо ли еще где приукрасить. Очень уж хотелось на виду у многочисленных глаз сверху все сделать наилучшим образом. Пока же Слепухин даже подмигнул в сторону одной близкой совсем звездочки. Он был уверен, что она глядит на него не равнодушно, как остальные, а с теплым сочувствием. В чем другом, но в сочувствии Слепухин обмануться не мог — именно этого напрочь лишен уродливый мир, по которому протянул он сейчас несколько изумительно ровных дорожек.