— Вот все говорят: тушите свет, а ты всегда про свечи…
— Ну, ты вот представь: в зале скандал, а свечи на сцене зажжены? Играть никак невозможно, а если ждать, когда скандал затихнет, то свечи уж прогорят до половины. Что же, менять их посредине акта? Вот и тушили свечи, если чувствовали, что скандал нешуточный. Потом снова зажигали. Да и действие сначала играть приходилось. Зато на галерее[18] никогда ничего подобного не замечал, хоть там народ попроще собирается. Нынче публика куда культурнее стала.
— Жуть до чего интересно, — сказала я.
— Я вот тоже заслушался, — сказал Коленька Массалитинов, присутствия которого возле нас мы как-то не заметили. — Но у меня к вам, Дарья Владимировна, просьба небольшая есть. Поможете?
Коленькой его все в труппе называли исключительно за глаза, уж очень молодо он выглядел. Высокий, с красивыми черными волосами и мягким взглядом из-под пушистых ресниц, каким любая девушка позавидует. Вот эта мягкость, почти детская, во взоре и делала его еще моложе, чем он был на самом деле. Потому и звали его за глаза Коленькой. Но в глаза обращались непременно по имени и отчеству. В знак уважения, потому что господин Массалитинов[19] хоть и был любителем, но в артистическом мастерстве никому в труппе не уступал. А по таланту рядом с ним мог встать разве что сам господин Корсаков. Вот и я согласилась, не спрашивая даже, о чем он попросит:
— Конечно. Николай Осипович! Можете мной располагать и просить о чем угодно.
Коленька Массалитинов чуть смутился, но просьбу изложил уверенно:
— Помогите мне пройти по тексту сцену дуэли. Там весьма важно быстро на реплики откликаться. Может так получиться, что мне некогда будет услышать вашу подсказку.
— Так идите в мою комнатушку, — посоветовал Михеич, на раз уловив серьезность просьбы и отнесшись к ней со всем уважением. — Везде суета, а там никто не помешает.
Роль Лаэрта, да похоже что и всю пьесу, Коленька знал назубок. Но, тем не менее проговорив с моей помощью текст названной сцены, расплылся в довольной улыбке. Похоже, ему эта дополнительная репетиция придала окончательную уверенность в себе.
— Спасибо вам от всей души! — поблагодарил он и на секунду задумался. — Позвольте, сударыня, но вы же не только в книгу не заглядывали, вы ее и вовсе в руки не брали?
В ответ я лишь пожала плечами, мол, кто еще, если не суфлер, должен текст хорошо знать. Но Массалитинов на мою показную скромность не поддался:
— Так вы всю пьесу наизусть знаете! — восхитился он.
Мне похвала понравилась, и я не удержалась похвастаться:
— И по-английски тоже.
— То-то все в театре к вам, несмотря на ваш юный возраст, обращаются на «вы» и столь уважительно. Позвольте еще раз выразить мою благодарность и мое восхищение! Все! Бегу переодеваться.
Потом, когда спектакль уже был почти сыгран, а принц Гамлет и Лаэрт лежали на сцене мертвыми, он умудрился еще подмигнуть мне и показать большой палец. Благо лежал он таким образом, что лицо и рука его были видны лишь из суфлерской будки. Может, специально так упал? Хотя падал он очень естественно, даже у меня на миг сердце екнуло: на одно крохотное мгновение поверила, что умирает Лаэрт по-настоящему.
6
«Что дальше? Дальше тишина!» — так сказано у самого Шекспира в финале этой самой пьесы. А вот ничего подобного! Шквал аплодисментов! Театру впору было обрушиться. Мне надоело считать, сколько раз закрывался и открывался занавес и актеры выходили на поклон, поэтому я потихоньку выбралась со своего рабочего места. Но и за кулисами царили гвалт и гомон несусветные. Господа актеры поздравляли друг друга с удачей, принимали поздравления от зрителей, пробравшихся за кулисы. А актрисы принимали еще и букеты цветов. Интересно, сколько может такой букет стоить здесь, в Сибири, да по нынешнему времени, когда на улицах уже снег лежит?
18
Галерея, или галерка (иногда еще называвшаяся райком) — самый верхний и неудобный ярус в театре, с самыми недорогими билетами. Соответственно публика там собиралась самая простая.