— Дорогая, несравненная фрау Вера, — как всегда изысканно обратился к ней Штольц, — согласно справке, которую вы мне представили, в Дарьино почти не было коммунистов, а те немногие коммунистические семейства, которых вы перечислили, по удивительному стечению обстоятельств поголовно эвакуировались. Вы не находите, что это выглядит несколько странно?..
Генрих лукаво поглядывал на свою подчинённую. На сей раз она попалась. Ему надоели эти игры. Он всячески старается вести себя благородно, но она должна окончательно понять, что он и только он является её подлинным покровителем. Она наконец должна сделать хоть какой-то шаг навстречу. Хватит его игнорировать, делать вид, что она не понимает исключительность своего положения, не замечает, как он к ней относится. — Я не знаю, я всегда была далека от политики, — равнодушно пожала плечами Вера. — Я ведь сама беспартийная, и с членами партии у меня не было никакой связи. Архива нет, никто не в курсе. Все партийные сведения держались в секрете…
Генрих нахмурился. Она, конечно, чертовски привлекательна, эта русская фрау, но с ним подобные фокусы не пройдут. Он продемонстрирует ей, насколько опасную игру она затеяла. Она увидит, как он великодушен к ней, как рискует ради неё, и поймёт, что он вправе рассчитывать на ответную благодарность с её стороны.
— Согласно предоставленным вами сведениям, — заговорил он уже иначе, строго и официально, — в таком большом населённом пункте, как Дарьино, практически отсутствовала партийная сеть. Вся партийная ячейка сводится всего к нескольким фамилиям! Позвольте вам не поверить, дорогая фрау Вера! Я подозреваю, что вы просто лжёте!
— Я вам говорю, я понятия не имела, кто коммунист, а кто нет! — решительно заявила Вера. — Я — учительница! Я работала с детьми! Больше меня ничего не интересовало!
Генрих усмехнулся про себя. Эта молодая женщина, безусловно, обладала сильным характером. Ну что ж, тем большее восхищение вызывает она у него своим упорством. Но вывернуться ей сейчас не удастся, как бы она ни пыталась.
Он повысил голос, стал говорить жёстко, пристально глядя ей в глаза.
— Поговорим, например, о вашем муже. Возглавляя машинно-тракторную станцию, он просто по определению не мог занимать такого положения, не будучи коммунистом! Нам прекрасно известно, что советская власть не доверяла ни одной серьёзной должности беспартийным!
— Я ничего об этом не знаю! — упрямо твердила Вера. — Кроме того, при чём тут мой муж?! С вашей стороны просто некрасиво упоминать моего мужа! Вам прекрасно известно, что он пропал без вести, я вам сама об этом рассказывала!..
На глазах у неё появились слёзы, она достала платок, всхлипывая, уткнулась в него.
— Ну, хорошо, успокойтесь, пожалуйста! — растерялся Генрих. — Я не хотел расстраивать вас…
— А чего вы хотели? — возмутилась Вера.
Она отняла платок от мокрого лица и заговорила гневно, уже не стесняясь продолжающих литься слёз:
— Я знаю, вы хотели просто поиздеваться надо мной! Вы прекрасно понимаете, что я в полной вашей власти… Вы можете замучать меня, убить меня, сделать со мной всё, что захотите!..
Генрих поморщился. Разговор принимал далеко не ту форму, на которую он рассчитывал.
— Ну зачем вы так, — тихо произнёс он. — Разве я похож на зверя? Я готов закрыть глаза на эту справку… Представьте себе, что бы с вами сделал мой энергичный адъютанат Петер Бруннер, если бы узнал о моих подозрениях! Но даю вам честное слово офицера — вам нечего беспокоиться. Я никому не позволяю совать нос в мои дела. Никто ни о чём не узнает. Вы же видите, как я к вам отношусь, фрау Вера! На самом деле это я в вашей власти, а не вы в моей! Поверьте, мне жаль, что ваш муж погиб и вы остались одна, но таковы условия войны!..
— Он вовсе не погиб, он жив! — тут же возразила Вера.
Генрих Штольц медленно и печально покачал головой.
В комнате неожиданно стало тихо.
Вера перестала всхлипывать, в ужасе смотрела на него, ждала, что он скажет.
— Я интересовался судьбой вашего мужа, — начал Генрих, стараясь говорить как можно мягче. — Я связался с генеральным штабом и проверил все данные. Среди военнопленных ваш муж не числится. В этом случае он бы находился в специальном лагере Германии или на одной из оккупированных нами территорий. Но — увы!..
Она не сводила с него вопрошающих глаз, ловила каждое слово.
Генрих почувствовал, что настал очень важный, критический момент разговора. Сейчас важно было выразить подлинное сочувствие, найти нужные, правильные слова, чтобы она увидела, как он, несмотря на то, что находится на другой стороне баррикад, способен понять её горе и готов утешить её, стать для неё настоящей опорой и единственным защитником в такое тяжёлое время.