Образ жизни Лиззи, затворницы и тихони, был неприемлем для нее. Дороти привыкла получать удовольствие от жизни по полной: веселиться, не останавливаясь, тратить деньги, не жалея, любить и принимать любовь от мужчин, не раздумывая. Молодость ведь и дана для того, чтобы пользоваться ее преимуществами. А Лиззи этого не понимала и не хотела понимать, хотя Дороти старалась ей все объяснить.
Как-то, после ее очередных жалоб на Лиззи, Брэд спросил Дороти:
— И что за интерес тебе возиться с этой девчонкой? Я не понимаю, что общего у тебя, успешной и раскрепощенной, с этой, по твоим словам, ненормальной? У тебя достаточно средств, чтобы одной оплачивать квартиру, а не держать квартирантку.
Она тогда ничего не ответила Брэду. Да и что толку отвечать, он бы все равно ничего не понял. Дороти и сама с трудом разбиралась в своих чувствах к Лиззи.
И вот сейчас, забравшись с ногами на диван и отложив в сторону блокнот, в который собиралась записать кое-какие мысли по работе, она вспоминала свою первую встречу с Лиззи.
В тот день, чуть больше двух лет назад, судьба занесла Дороти на Пенсильванский вокзал. Она уже и забыла причину, по которой оказалась там. Наверное, кого-то провожала. Зато отлично помнит, как подошла к девчонке, стоящей под огромными светящимися табло и испуганно оглядывающейся по сторонам. В ногах ее стояли две спортивные сумки, которые девочка зажимала коленями. — Что, сестренка, никто не встретил? — спросила тогда Дороти.
Девушка отрицательно покачала головой.
— А должен был?
И снова молчаливое «нет».
— Ясно. — Дороти подхватила одну из сумок и поразилась, что она совсем легкая. — Тогда пошли. Меня зовут Дороти.
Девушка, подхватив другую сумку, направилась за ней.
В машине — Дороти только-только приобрела свою малышку «бьюик» — девчонка немного осмелела и рассказала, что зовут ее Лиззи, что приехала из Стронгсвилла, штата Огайо, и что мечтает жить и работать в Нью-Йорке.
— Сколько же тебе лет, сестренка? — поинтересовалась Дороти.
— Двадцать два.
Дороти тогда очень удивилась. Ей показалось, что девчонке не больше восемнадцати. Щупленькая, с коротко стриженной головкой и в потертых джинсах, она выглядела подростком.
— А куда мы едем? — спросила Лиззи, с интересом разглядывая пролетающие за окном улицы мегаполиса.
— Домой. Поживешь немного у меня, а там посмотрим, — ответила Дороти.
Что заставило ее привезти девчонку к себе? Наверное, теплое воспоминание о себе, такой же испуганной и пораженной величиной города, впервые попавшей в Нью-Йорк. Хоть и изгонялся всеми доступными средствами образ той девчонки из штата Вермонт, приехавшей много лет назад покорять столицу, но все же он нет-нет и прорывался сквозь столичный лоск, который приобрела Дороти за десять лет жизни в Нью-Йорке.
От воспоминаний о первой встрече с Лиззи ее оторвал звук открываемой двери. Дороти напряглась, расправила плечи, но с дивана не встала. Только положила на колени блокнот, сделав вид, что занята работой. Лиззи вошла в гостиную. Выглядела она совсем не такой, какой ожидала увидеть ее Дороти. Щеки раскраснелись, глаза сверкают, на губах улыбка. А Дороти думала, что та будет выглядеть как побитая собака.
— Здравствуй, Лиззи. Где была? — строго спросила Дороти.
— Да так, гуляла, — бросила девчонка небрежно и направилась в сторону своей комнаты.
Ого, да в ней ни капли раскаяния за вчерашнее безобразие. Дороти переживает, мучается, а тут только «Да так…».
Дороти отшвырнула блокнот и крикнула в спину девушки:
— Лиззи, я хочу поговорить о вчерашнем.
Та остановилась и пожала плечами.
— А что тут говорить? Вчерашний день прошел, — спокойным тоном, не поворачиваясь, произнесла Лиззи.
Это же наглость! Вчерашний день прошел, видите ли. Для кого прошел? Бесследно прошел?
— Лиззи, неужели ты не понимаешь… — Дороти старалась остаться спокойной, говорить без крика. — Ты поставила меня в очень неприятное положение. Я привела тебя на вечеринку, тем самым дав определенные гарантии в твоей порядочности. А ты закатила скандал. Как я посмотрю после этого людям в глаза?
Лиззи опять пожала плечами и обернулась.
— А при чем тут ты, Дороти? Скандал, как ты его называешь, устроила я, и только я за него в ответе. Мне должно быть стыдно. Но я, надеюсь, больше никогда не встречусь с этими приличными людьми. Все, не будем об этом.
— Лиззи…
— Что? Мне уже двадцать четыре года. — Лиззи вскинула голову. — Я уже достаточно взрослая и могу поступать, как хочу.
Вот тут Дороти и не выдержала:
— А мне тридцать два, и я больше разбираюсь в жизни. Я хочу помочь тебе.