Юмактро решил нащупать почву. Он отлично знал, что молодой Бакпве-ба, верный заветам своего рода, ничего ему не расскажет, как не рассказывал в былые времена старый Семуфо, отец Бакпве-ба. И все же после тайных передач колдун всегда прибегал утром в хижину барабанщика, чтобы хоть что-нибудь узнать раньше остальных. Вид у него был таинственный, он притворялся, что уже все знает и его ничуть не огорчает, что молодому барабанщику приходится ему все разжевывать и класть в рот. Бакпве-ба никогда не лишал его этого удовольствия, но сообщал только то, что считал нужным.
— Садись на свободное место, — пригласил барабанщик, и Юмактро уселся на циновку. Он, конечно, не сразу заговорил о том, что его больше всего волновало, а начал издалека.
— Лежи, лежи, отдыхай, — сказал он. — Ты, наверное, очень устал, и руки у тебя болят, я знаю. Всю ночь твой локали гремел так, что звезды дрожали. Ты хороший барабанщик, — польстил он Бакпве-ба. —
Я бы каждой деревне пожелал иметь такого. С тобой никто не может сравниться.
Бакпве-ба растянулся на своем ложе из сухой травы. Он знал, к чему клонит колдун, и потому молчал, давая ему выговориться.
— Как ты думаешь, — начал Юмактро, — найдет бледнолицый к нам дорогу? Он собирает камни и бабочек и называется коллекционером. Я узнал будущее нашей страны, отражение которого вызвал своими заклинаниями в тыкве с пальмовым маслом. Нам предстоят хорошие времена. В честь белого зазвучат там-тамы. Будут танцы, и прольется кровь многих зарезанных кур. Наша молодежь покажет ему «танец с платками», Я знаю одно место в «Лесу мертвой тишины», где уйма блестящих ярких камешков, которые оберегают нетопыри с обезьяньими головами. Но я волшебной палочкой прогоню их. Если хочешь, я поведу тебя туда и мы наберем камешков к его приходу.
— Я не знаю, что интересует белого человека, — возразил Бакпве-ба. — Ему нужны камни различных цветов, и он каждому дает имя. Иной раз принесешь жука, а он говорит: «Такой у меня уже есть, он мне не нужен, можешь его выбросить».
— Я знаю, что тебе известно многое, словно ты целый год ходил в школу, — ответил Юмактро. — Но я покажу ему такие камешки, каких он никогда в жизни не видел, потому что они скрыты от глаз человека и лесных зверей глубоко в земле.
— Все это пустой разговор, — спокойно произнес барабанщик. И в подтверждение своих слов тихо зевнул.
— Я слушал твой барабан, — хитро подмигивая, начал колдун.
— Все слушали и поняли, — ответил Бакпве-ба, словно не догадываясь о том, что имеет в виду колдун.
— Я говорю не об известии, предназначенном для всех, а о тайном языке локали, который понимаем только ты да я. Скажи мне, что нового сообщили вчера, я хочу проверить, все ли я правильно понял. Старости свойственно ошибаться…
Бакпве-ба не стал разоблачать невинную хитрость этого старого ребенка. Он отчасти нуждался в дружбе Юмактро и пытался понемногу перевоспитывать его, хотя не решался посягать на его колдовство. Бакпве-ба постепенно внушал колдуну злобу к белым господам и одновременно исподволь старался подорвать его авторитет, ограничить страх перед темными силами бесов, которыми Юмактро запугивал суеверных черных братьев. Но сейчас барабанщику хотелось, чтобы Юмактро ушел и не мешал ему совершать утренний туалет. Но Бакпве-ба знал, что не избавится от колдуна, пока чего-нибудь не скажет ему, поэтому коротко повторил рассказ о стреле и звезде, переданный по тайному телеграфу.
— Не думай, Юмактро, — закончил он, — что звезду сделал один из тех бледно-розовых людей, которые называют нас «грязными обезьянами». Звезду запустил белый брат из советской страны, говорящий нам: «Я человек и ты человек, и поэтому садись рядом со мной». А новая звезда вещает: «В каждую деревню — школу, каждому негру — грамоту».
— Я это тоже расслышал и сейчас же понял, — улыбнулся колдун, плюнул вверх на потолок и гордо добавил: — А ты знаешь, Бакпве-ба, почему нам сообщают об этом из неведомой дали на тайном языке, понятном только мне и тебе?
— Я вижу, что ты все понял, — польстил ему барабанщик. — Да и как тебе было не понять, ведь ты наш великий колдун и прорицатель, тебе известны самые тайные желания жителей деревни. А теперь уходи, мне пора вставать.
Возвращаясь домой, колдун Юмактро не переставал размышлять. В душе он глубоко сомневался в возможности образования для всех негров и побаивался этого. «Если откроют школы, мне придется закрывать свою лавочку. Впрочем, — мудро рассудил он, — я уже стар, скоро уйду туда, откуда не возвращаются. И меня не коснется то, что предсказывает новая звезда».
После ухода колдуна в хижину вошел гонец и объявил, что король желает видеть барабанщика.
— Садись, — пригласил барабанщика король Кикоругве, указав на ящик, прикрытый бархатным лоскутом. Сам он сидел на складном стуле, обтянутом яркой полосатой материей. — Можешь закурить, я дам тебе трубку и табак.
Он протянул Бакпве-ба коробку, в которой загремело несколько старых сломанных трубок, предлагая их на выбор.
— Кури.
— Я не умею, — признался барабанщик. — Еще не пробовал. Король достал табак из кожаного мешочка, набил длинную трубку и несколько раз щелкнул зажигалкой перед своим носом.
— Нравится тебе эта вещь? — Я смотрю на нее…
— Ты можешь смотреть на нее все время, — сказал Кикоругве, — можешь держать в руках.
— Я не знаю, что мог бы предложить тебе за нее.
— У тебя в кармане будет огонь. Он выскочит, как только ты ему прикажешь. Ты будешь говорить: «Это укрощенные бесы огня служат мне». А белый человек скажет: «Это бензин». Возьми зажигалку себе.
— Ладно, — согласился Бакпве-ба, — я возьму ее, когда пойду домой.
Он еще не знал, чего от него хочет король, но подозревал, что не получит зажигалки и уйдет домой ни с чем.
— К нам приближается белый человек, — приступил к делу Кикоругве, полагая, что своей щедростью уже покорил сердце Бакпве-ба. — Об этом рассказали барабаны, и твой тоже. Все мы хотим, чтобы белый пришел к нам. Но вдруг он не найдет дорогу и пойдет дальше, вслед за солнцем, а пять носильщиков понесут за ним те вещи, которые нам нужны? Никто не скажет ему: «Куда ты идешь? Сверни чуть влево, там чудесная деревушка, где тебя ждут!» Я думаю, надо послать гонца, чтобы указать дорогу белому. Что ты на это скажешь, Бакпве-ба? Я спрашиваю тебя, как своего советника.
— Не бойся, Кикоругве, — ответил барабанщик, — белый найдет дорогу к нам, даже если ты не пошлешь навстречу гонца. Он идет к нам, а не мы к нему. Белые любопытны, словно осы. Он приползет к нам, лишь бы все увидеть, пощупать, записать. Что бы он ни искал, золото или железо, по камню, который ты ему дашь, он узнает, что находится в земле, протянет свою руку и отберет наши сокровища, скрытые там до лучших времен…
Король промолчал, он сделал вид, что ничего не слышит. Вытащил записную книжку и принялся выводить в ней карандашом какие-то каракули.
Бакпве-ба улыбнулся. Он уже давно знал, что король не умеет писать и вообще не очень умен. Вся его мудрость заключается в том, что он стремится поддерживать хорошие отношения со всеми: и с белыми, и с черными — и больше всего любит разные вещи.
— Я вижу книжку, — сказал барабанщик, чтобы вызвать короля на разговор.
— Ты прав, — ответил король, — у меня есть книжка и карандаш, и я могу писать, как белый человек. У меня есть еще одна книжка с карандашом, и я могу их подарить, кому вздумается.
Он действительно показал вторую, точно такую же книжку. Барабанщику нестерпимо захотелось получить ее. «Король предлагает мне ее, стоит только руку протянуть. Но что ему от меня надо? Пускай скажет. Вероятно, хочет знать тайну языка барабанщиков».
Бакпве-ба оглядел помещение, в котором король принимал гостей. У стены на столике стоял граммофон, вернее прадед граммофонов, с большой зеленой трубой. Барабанщик слышал, как он гремит, урчит, скрежещет, словно все звери передрались в лесу.
К стенам были приколоты открытки с видами нью-йоркских небоскребов, были там и поздравления к рождеству и пасхе со святым семейством в вифлеемском хлеву и с цыпленком, выбирающимся из яичной скорлупы. Эти открытки когда-то всучил королю в придачу скупщик мехов при заключении сделки: ром и табак меняли на шкуры пантер.