Она коллекционирует маленькие счастья.
Гэри Уорд, который стоял, облокотившись на стойку в кафе «Сабарски», – это было огромное счастье.
Ее сердце билось, отдаваясь в уши. Она старалась не улыбаться, чтобы не иметь глупый вид. Она сжала губы, но все равно ничего не получилось. Трудней всего в мире сдержать улыбку, если хочется улыбнуться.
И тогда она начала хохотать.
Ей хотелось тихо, радостно визжать, обнять портье отеля «Карлайл», который свистком вызывал такси.
Она остановилась возле отеля, встала в очередь на автобус. Она жила в маленькой комнате в Гарлеме, на самой высокой точке города, на углу 110‑й улицы и Мэдисон-авеню. Раньше это был пуэрто-риканский квартал. От него остались маленькие садики, переходы, живописные домишки, украшенные гирляндами цветов, гроты, гипсовые гномики на клумбах. Если полуприкрыть глаза, казалось, что ты на солнечном острове. Мистер Г. сдавал ей комнату буквально за несколько долларов по старой дружбе с ее дедом. Раньше они играли в одном оркестре. Ездили с концертами по всей стране – в Филадельфию, Сан-Франциско, Майами. Она в благодарность гладила ему белье и ходила по субботам за покупками. В комнате был маленький электрический обогреватель старинной модели. Чтобы он заработал, нужно было положить монетку в специальное отверстие. Так что Калипсо всегда должна была держать при себе мелочь.
Мистер Г. рассказывает, что он кузен великого Дюка Эллингтона. Ему было двадцать пять лет, когда Дюк умер. Он утверждает, что подвал, где она репетирует, раньше был студией Дюка. Что туда захаживали Фэтс Уоллер и Сидней Беше. Мистер Г. очень элегантен, совсем как сам Дюк. Ботинки из крокодиловой кожи, солнечные очки, золотая цепь на шее и большая мягкая фетровая шляпа. Он прогуливается по улице и ждет, когда кто-нибудь пригласит его пропустить стаканчик. Иногда приходит пьяным. Как-то раз он забыл ключи, а несколько раз принимался на нее орать. Но ни разу не ударил.
Калипсо посмотрела на огни отеля «Карлайл», белый выступ на фасаде окаймлял ажурный медный бордюр в виде королевских корон, два подстриженных куста самшита росли по обеим сторонам входной двери. Она заметила стоящую возле двери красивую девушку. Та посмотрела на небо и вдруг тряхнула головой, волосы рассыпались, сияя в огнях отеля, и словно маленький пожар пламенел в каждой пряди. Потом одним движением как ни в чем не бывало девушка вернула шевелюру на место. В ее жестах чувствовалась уверенность человека, привыкшего рассчитывать на каждую деталь своей внешности. Человека, убежденного, что каждая мелочь в ней безоговорочно подчиняется желаниям хозяйки.
Ее взгляд скользнул по Калипсо и стер ее с горизонта.
Калипсо восхищенно посмотрела ей вслед. Как это, интересно, – быть такой красивой? Наверное, удивляешься каждый раз, когда смотришь в зеркало. Или уже привыкаешь? А у таких красавиц бывают моменты, когда они все равно кажутся себе уродинами? Все ли их мечты сбываются?
Автобус М2 подъехал к тротуару. Калипсо встала в очередь, влезла в автобус, крепко сжимая в руке талончик. Сунула талончик в отверстие турникета, сзади ее толкнули, кому-то показалось, что она копается и задерживает движение.
Она, улыбаясь, извинилась: «Ах, простите-простите!»
Сегодня Гэри Уорд оперся о стойку и заговорил с ней.
Стоя перед бутиком «Прада», Гортензия пыталась отдышаться. Первый раз в жизни ее куда-то не пустили. Что же с ней происходит? Что же происходит с миром? Хочется все бросить и бежать куда глаза глядят. «Немудрено, что они меня выставили! Мимо церберов нельзя проходить, понурив голову. Нужно въезжать на победной колеснице Бен-Гура с хлыстом в зубах. Ох, куда я дела приглашение? Ну спросите у моей помощницы, она там сзади идет. Хлестко так ответить». Она ведь так еще в детском саду умела, это же азы!
Тогда почему сегодня у нее не получилось то, что обычно так прекрасно получалось?
Два охранника с квадратными челюстями вычислили ее в толпе. У них ведь нюх на безбилетников. Они сразу определяют их по неуверенной, крадущейся походке – как нищие за похлебкой. И достаточно царственного жеста квадратного подбородка, чтобы эти несчастные убрались восвояси, бормоча извинения.
Она знала весь этот цирк назубок, и ни разу ей не доводилось оступиться.
Ей хотелось развернуться и уйти. Но нет, она не могла доставить такое удовольствие церберам на входе и поэтому удалялась медленно, с достоинством, не опуская взгляда. Отступала, но не сдавалась. «Ты ведь знаешь, как это делается. Бим – ты принимаешь решительный вид, бам – идешь широким размашистым шагом, бум – мысленно сметаешь на своем пути этих охранников с бритыми черепами, бим-бам-бум – и ты уже внутри, они и пикнуть не успели! Сто раз ведь так получалось.