Фило кивнул. Для него помимо исторической ценности таблички означали много больше: двадцать лет его неустанной работы почти подошли к своему логическому завершению. Таблички с Джебель Мара были последним кусочком головоломки.
Бедняжка Милдред, никогда не задававшая вопросов, всегда исполнявшая то, что он ей говорил. Много лет назад она была на пороге замужества и начала новой жизни. Фило не мог этого допустить. Как лучший в мире эксперт по языкам, алфавитам, диалектам и наречиям Древнего Ближнего Востока, Милдред была слишком ценным активом. Он хотел, чтобы она была здесь и работала на него. Он соблазнил ее, да так, что она бросила своего жениха прямо у алтаря.
Милдред сделала паузу в работе и посмотрела на него жадным взглядом. Ее сильное желание тронуло его. Она отказалась от всего, только чтобы быть с ним, она вела сухую жизнь без романов и любовников. Не для нее были мужские объятия и постельные утехи.
Внезапно растроганный ее преданностью и самопожертвованием, он сделал то, что никогда не делал раньше: Фило дотронулся рукой до ее подбородка, повернул к себе ее лицо, наклонил свою седую голову и нежно поцеловал ее в губы. Он не торопился сократить этот момент, потому что это был ее первый поцелуй с мужчиной за тридцать лет, и он же станет последним.
Он отошел от нее. Милдред была не в силах пошевелиться. Ее глаза горели как два солнца, излучая благодарность.
Фило улыбнулся. Ему не было неприятно сделать ей хотя бы такой небольшой подарок. Он мог позволить себе быть щедрым, особенно теперь, когда мир, каким его знали, скоро перестанет существовать.
…Унылое небо над головой, завывания одинокого ветра, ни души, ни птицы, ни растения на многие мили вокруг. Кэндис медленно идет по песку, с каждым шагом проваливаясь все глубже, пока не оказывается по колени в земле и не может сдвинуться. Впереди, между двумя отвесными скалами вади, стоит обожженный Гленн, одна рука торчит прямо в небо, пальцы скрючены, словно когти. Его глаза безжизненны и пусты. Он мертв…
Она завизжала.
Открыв глаза, она поняла, что сидит на кровати. Гленн сразу же оказался рядом с ней и обнял ее. Она прижалась лицом к его плечу.
— Мне приснилось, что ты умер, — прошептала она.
Посеребренный лунный свет струился через открытый иллюминатор. Он погладил ее волосы.
— Еще нет. Я не могу умереть, потому что пока многого не сделал, — сказал он успокаивающим голосом, поразившись тому, насколько маленькой она казалась в его руках. Она была одета в футболку, заменявшую ночную сорочку, но на ощупь создавалось впечатление, что на ней ничего нет. — Есть такой большой клубок бечевки, самый огромный в мире, по-моему, в Канзасе. Я его еще не видел.
Она издала какой-то звук, и он подумал, что она плачет. Но, услышав еще один, он понял, что она смеется.
— Вот вспомнил, есть дом, — добавил он, — кажется, в Оклахоме, целиком построенный из плавников «кадиллака».
Она чуть отстранилась и посмотрела на него блестящими глазами.
— Ты это выдумал. Про клубок бечевки я слышала. Он находится в Миннесоте. Но дом из плавников ты придумал.
— А еще есть храм Святой Тортильи. Не смейся, я серьезно. Он на самом деле существует, на озере Артур в Нью-Мексико. На этой тортилье появилось лицо Иисуса, и говорят, что она может исцелять людей. Собираюсь отправиться в путешествие и повидать все чудеса Америки.
Она вытерла глаза.
— Хватит меня подбадривать.
— Я только объяснял, почему твой ночной кошмар не соответствует действительности. У меня еще очень много планов, чтобы я мог просто взять и помереть.
В лунном свете казалось, что мускулистые руки и плечи Гленна вырублены из мрамора.
— Как думаешь, в твоем путешествии компания тебе не помешает? — спросила она, с трудом дыша — так сильно ее охватило желание.
— Не знаю. Ты умеешь складывать карты?
И они замолчали, потому что поняли: момент настал. Волосы Кэндис растрепались, накрыв ее плечи, один локон закрывал глаз, придавая ей сексапильный вид. Под ладонями Кэндис ощущала рельефную мускулатуру, потому что Гленн спал в одних трусах, и его шрам на лопатке, который он получил, когда сорвался и увидел Свечение.
Гленн посмотрел на ее шею и спросил:
— Где она?
— Кто?
Он молча положил палец в ямку под ее горлом.
— Я снимаю ее на ночь.
Он не стал убирать палец, но смотрел на то место, откуда выходил этот потрясающий голос, наполненный жаром и медом. Он наклонил голову и прижался губами к нежной коже. Кэндис застонала. Она обвила руками его шею и прикоснулась губами к уху.