Кэндис удивилась его познаниям.
— Мы ищем не только в гробницах Амарны. Храмы и здания Эхнатона были разрушены после падения Восемнадцатой династии, и их блоки были использованы для постройки новых сооружений. Пока мы нашли только несколько из них, но обязательно найдем еще.
Он захлопнул крышку аптечки.
— И вы собираетесь отыскать их и восстановить Нефертити в ее законных правах.
— Да, — ответила она. Кэндис все думала о женщине, которая лазила вместе с ним по горам: имела ли она отношение к несчастному случаю, встречался ли он с ней до сих пор? Но это было не ее дело. И все же ей очень хотелось узнать.
Она рассматривала его руки — красивые, с развитой мускулатурой, — пока он собирал остатки марли и повязки, и заметила любопытный шрам на правой руке, рядом с мизинцем. Рана, полученная при исполнении? Царапина от пули?..
— Я родился многопалым, — сказал он, увидев, что привлекло ее внимание.
— Ой, извините, я не хотела…
— Все в порядке. У меня был лишний палец. Его отрезали, когда мне было девять лет.
— Девять?! Почему так поздно?
— Моя мать не хотела, чтобы его ампутировали. Она была очень упряма в этом вопросе.
— Почему?
— Полидактилия — наследственная черта ее семьи; у ее отца было шесть пальцев на правой руке. Может быть, она гордилась этим. Но отец в конце концов настоял на своем, и мне сделали операцию.
— В школе дети, наверное, дразнили вас.
— Вообще-то они считали, что это круто. Потом же я стал обыкновенным мальчишкой.
Она хотела сказать: «Вы совсем не обыкновенный», но вместо этого спросила:
— Вам нравится быть полицейским?
Это был не тот вопрос, на который можно было ответить «нравится» или «не нравится». Погоня за преступниками была в крови Гленна, в каждом его вдохе. Он не собирался уходить на пенсию и хотел умереть с полицейским жетоном на груди.
— Думаю, да, — ответил он. — После двадцати-то лет.
— Это опасно?
— Здесь есть свои забавные моменты, — сообщил он, заметив, что в ее глазах еще остался страх и что ей сейчас не помешала бы простая шутка. — Когда я был патрульным, мы с напарником преследовали пьяного водителя по Тихоокеанскому шоссе. Мы остановили его и предъявили обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом состоянии. Парень был пьян в стельку, но утверждал обратное и требовал, чтобы я представил ему доказательства. Тогда я указал на верхнюю часть светофора, которая валялась на капоте его машины.
Она взяла холодный стакан с апельсиновым соком, и ее взгляд опять привлек семейный портрет, висевший над камином.
— Он был нарисован тридцать рождественских сочельников назад, — сказал Гленн. — Моя мать и отец — старика вы наверняка узнали. И я. Здесь мне восемь лет.
Она была просто изумлена. Профессор с копной черных волос на голове и черными выразительными глазами удивительно привлекательный мужчина. И улыбающийся мальчик в костюме и соответствующем для маленького джентльмена галстуке. Кэндис рассмотрела, что его правая ладонь лежит на левой и четко виден шестой палец. Но ее поразила женщина с портрета, мать Гленна, погибшая страшной смертью.
— Она великолепна, — произнесла Кэндис.
— Она была профессором математики. Это было общим у родителей — страсть к поиску маленьких частичек и складыванию их для извлечения истины: отец работал с глиной и папирусами, мать — с цифрами и числами.
Гленн посмотрел на Кэндис, словно обдумывая важное решение, потом сделал то, что удивило ее: снял золотое кольцо с безымянного пальца правой руки.
— Оно принадлежало матери, — сказал он, показывая его.
Теперь она увидела, что это вовсе не обыкновенное кольцо. Гленн носил его перевернутым, поэтому камень не был виден: прекрасный квадратный рубин с золотыми нитями на поверхности, похожими на языки пламени.
— На внутренней стороне по кругу есть надпись.
Она прочла: «Fiat Lux» — «Да будет свет».
— Мать всегда говорила, что когда-нибудь оно перейдет ко мне. Знала ли она, — добавил он, надевая кольцо обратно на палец, — что это «когда-нибудь» наступит намного раньше, чем она предполагала?
Он поднялся и прошел к окну. Когда он раздвинул шторы, Кэндис увидела небольшой балкон с растениями в кадках. Вдали огни города танцевали и расплывались в дымке дождя.
— Ее убили, — сказал он, стоя к ней спиной. — Мне было тогда семнадцать лет. Она выходила из продовольственного магазина, когда какой-то парень ударил ее молотком по голове, схватил сумочку и бросился бежать. Свидетель сказал, что нападавший был белым мужчиной, высоким и худощавым, может, блондин, может, лысый, все произошло очень быстро. Полиция подошла к этому делу очень тщательно. Понадобились месяцы упорной работы, но они все же нашли парня, и он сознался. — Он повернулся к ней. — Моя мать погибла из-за случайного акта насилия. Я хотел понять, почему. Есть ли в этом смысл?