– У меня возле административного корпуса, в небольшом деревянном срубчике имеется личная комната. Понимаете, сейчас, во время сезона, я здесь, на лыжной базе, безвылазно нахожусь, потому, как работы хватает за горло: надо содержать снегоходы в полной технической готовности, ремонтировать сломавшуюся технику, постоянно объезжать лыжную трассу, осматривать все спуски, подъемники, вовремя выявлять места, где требуется засыпка снега. Видите – в этом году со снежным покровом напряги: бурьян проступает, земля, камни. Не дай Бог, какой-нибудь богатый Буратино наткнется, травму себе сделает. Вон та байда, видите? – Пика показал рукой в замасленной шубенке на диковинную гигантских размеров приземистую машину на гусеничном ходу – Снег разбрасывает по горному склону. А еще она его чистит и уплотняет. Трамбует. Здесь много всякой хрени. Можно даже искусственный снег бадяжить, как абрикосовую брагу. Цивилизация, технический прогресс, блин! Не то, что в прошлые годы совковой демократии вручную носилками, да пологами-волокушами снег носили-перетаскивали, да лопатами трамбовали – не поверите! Нанимали сезонных рабочих и ползали днем и ночью до упаду…
Мы пришли к небольшому приземистому деревянному домику, похожему на сельскую баньку, с чопорным низеньким крыльцом. Небольшие окошки были заключены в резные наличники, выкрашенные белой акриловой краской. В его бревенчатый накат узким утиным носом уткнулся снегоход «Тайга», размалеванный карбоновый обтекатель которого кой-где был исцарапан колючками горного шиповника.
– Это – мой боевой конь! – гордо пояснил Пика, кивнув на снегоход – Я его туристам не даю. Техника – как женщина: пользуйся сам и никому не доверяй! Они ж, туристы эти, как дети, только с большими письками. Перегреют движок, а я потом мучься. Или, не дай Бог – перевернутся на склоне. Что я потом с «перевертышем» делать буду? Травму, не дай Бог, тяжелую получат, а санитарный вертолет вызывать – один час полетного времени по стоимости равняется годовому бюджету Таджикистана. Директор меня просто закопает!
Мы зашли в избушку. Сразу при входе, с коридора-«предбанника» она делилась пополам. Одну половину занимал Пика. Посредине избы была выложена огромная печь. Пока Пика носил дрова и затапливал погасшую печь, я осматривал его неказистое жилье: деревянная койка у окна, наспех заправленная солдатским одеялом, рыжий совдеповский полированный шкаф в углу, буфет из-под германского гарнитура середины 80-х, заставленный какой-то страшной непонятной посудой, старый ученический письменный стол с открытым ноутбуком, кипой каких-то бумаг и настольным светильником, на стене висели несколько книжных полок, воняющая керосином лампа «летучая мышь», которая почему-то наводила меня на мысль о непогоде и контрабандистах, какие-то дешёвые репродукции с горными пейзажами, охотничий фонарь, старая двустволка, распятая шкура белой козы, какой-то огромный нож, похожий на мачете и прочая утварь, сопутствующая аскетичному походному образу жизни романтика-отшельника. В центре комнаты, под самодельным матерчатым абажуром, стоял древний круглый раздвижной стол, покрытый засаленной цветастой клеенкой. Меня вдруг заинтересовала фотография в желтой, словно позолота, рамке, висевшая на стене. Я подошел и начал внимательно рассматривать эту фотку. На ней была запечатлена группа полуодетых улыбающихся солдат в яркий солнечный день на фоне маскировочной сети. Я легко узнал Ящера, рыжего пулеметчика, Пику и даже доктора Пипеткина, скромно пристроившегося к бойцам где-то сбоку.
– Это осенью, за пол года то того, как… – заметив мой интерес к фотографии, пояснил Пика, шуруя между делом кочергой по чугунным колосникам.
Пике сложно было с негнущейся ногой складываться пополам в три погибели возле печки. Он, кряхтя, поднялся, поставил на загудевшую плиту пузатый чайник и деловито осведомился:
– Щас здесь будет Ташкент. Вы, поди, голодный с дороги? Давайте, я сгоняю на пищеблок, чего-нибудь умыкну у наших поварих. Сварганим приличный стол.
– Иди, умыкни – повернулся я к Пике – А будешь мне выкать и дальше – получишь в морду.
– Э, не-ет! – предупредительно выставил вперед руки Пика, словно защищаясь от удара и лукаво улыбаясь, пояснил – У меня хорошее воспитание. Я уважаю таких людей и мне не нужно переходить на «ты», чтобы быть в одной лодке с двенадцатью апостолами. Вы, товарищ майор, всегда были для меня примером, из ранга святых икон, поэтому пусть все остается так, как есть. Хорошо?