— Кто звонил? — спросил командир группы захвата.
— Лучше не спрашивай. — Квит притушил сигарету о золотую плевательницу. — Весь материал по «Роднику» к ним, «наверх», а нам с тобой, как ответственным за «весь этот бардак», срочно извиниться перед благотворительницей. Все документы о неправильном декларировании грузов мы должны перебросить в «генералку». У нас на руках не останется даже бумажки срам подтереть!
— Но ведь в трейлерах — порнуха и всякая дрянь. Игрушки в руки брать опасно. Кто ее пригрел, эту бабенцию?
— Надо знать, кого и где подмазать. Ее, конечно, для вида вызовут в «генералку». «Рыбачка Геля» скромно потупит глазки и сознается: да, она везет не только гуманитарную помощь и подарки детям, но и товары, деньги от реализации которых должны пойти на реставрацию храмов. На защиту бизнес-леди встанут люди в рясах.
Между прочим, если верить официальным данным, ее фонд оказал помощь церкви на миллион долларов. Но ты сам сегодня видел: стоимость одного только ширпотреба в сегодняшнем «Иле» — полтора миллиона «зеленых», плюсуем стоимость программного обеспечения на всех дисках и получаем три с половиной миллиона. Каждую неделю в Чкаловске садится очередной «борт». Так что откат в тысячу штук с этаких барышей — семечки.
После того, как загасят этот скандал, Плотникова подарит своим благодетелям очередной синий «Ягуар», по стоимости как раз около десятой доли всей «детской помощи». Синий «Ягуар» — это ее почерк, вроде «черной кошки». Для бандюков пометить место преступления — особый кайф. Геля «метит» высоко и по-крупному. Короче, все, баста! Плотникову приказано не трогать… Приказано! Понимаешь?
— Она что, под крышей «генералки»?
— Бери выше.
— Во дела! Да, облажались…
— Пусть увольняют, но извиняться я не буду. — Квит скомкал сигарету и сплюнул на мраморный пол. — Нет, чего бы мне это ни стоило, я дожму ее…
— Куда сейчас? — сочувственно спросил «захватчик».
— Отпишу портянку и махну в Сосенцы. Мутит святую воду Плотникова, ох, мутит, но на всякую хитрую гайку найдется свой болт.
Глава 5
Часовые вечности
Анчар, как грозный часовой…
«В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», — сказал когда-то Пушкин. Первый поэт России был прав: в телегу — точно нельзя, а в семейный уклад — вполне. Сельский участковый и учительница — чем не идиллическая пара? На них двоих часто и держится вся общинная жизнь в русских селениях. Год назад Елена переселилась в дом Севергина и зиму отработала в здешней школе учительшей, не чая дня, когда муж сдаст служебное жилье в столице и вернется в родовую хоромину.
Двести лет простояла севергинская изба и, как солдатка, счет времени вела по войнам. И как водится это у деревенских старух, помнила каждого из большого, когда-то многолюдного рода. Вот в простой деревянной рамке выцветший портрет: усатый солдат первой империалистической, а рядом на маленькой карточке вытянулся в ранжир красноармеец в белых обмотках до колен, правее — светлоглазый морячок в бескозырке; погибший соловецкий юнга, и вновь солдаты, солдаты в крестах и звездах. Красивое статное племя, часовые вечности. Вот и портрет Егора в зеленой фуражке пограничника, с лицом, немного деревянным, и замершим взглядом, нацеленным в объектив. Древнее материнское чутье привело Алену в это родовое намоленное гнездо, в заповедный русский рай, где на ветвях поют улыбчивые сирины.
Оглянувшись на спящего Егора, Алена встала на молитву. Но сегодня мысли не слушались ее. Наивные и жаркие мечты теснились в голове, заслоняли строки молитвослова. Спохватившись, Алена каялась и отгоняла непрошеных гостей, но через минуту, против воли, вновь убегала в близкое будущее.
Полыхнут солнечным жаром Петровки, степенно минуют Успенье и Воздвиженье, и вздрогнет от слабого младенческого писка старая изба, и, вторя гулу осеннего ветра, запляшет в печи огонь, и чаще, радостнее запыхтит ноздрями хлебная квашня. С рождением их с Егором долгожданного первенца оживет и кровный родник, русский Златоструй.
Будущее виделось Алене с хрустальной ясностью, как был виден в промытое окно Царев луг и монастырь на холме. Краски этой пасторали напоминали рождественские и пасхальные открытки. Их с Егором красивая, опрятная, освященная молитвой жизнь станет примером, редким светочем среди недоброй тьмы мира сего. Едва обретенное христианство толкало ее к действию, к подвигу, к чистоте и строгости в себе самой. И до сих пор эта новорожденная вера оставалась тайной, целомудренно спрятанной от случайных глаз, но печать чистоты на всем ее облике, свет в глазах, простота и скромность одежды заставляли людей невольно оборачиваться ей вслед.