В комнате Олли, где она спала, из-под одеяла разливался золотой свет, будто бы им укрыли светильник. Но Назу ещё тогда понял, что никакой это не светильник. Потому что локоны светлых волос, выбившиеся из-под подушки, которым Олли накрыла голову по ужасной старой привычке, тоже светились.
Вся, с ног до головы. Назу тогда снова полыхнул, едва ли не подпалив постель, когда откинул одеяло в сторону.
Сквозь три сорочки, высовывавшихся одна из-под одной. Сквозь накинутый сверху халат. Сквозь даже закрытые веки, сквозь плотные вязаные жёсткие гольфы, сквозь слишком большие перчатки.
Вся.
И он уже не злился на Олли. Ни за её обыкновенность, ни за отдельную комнату — ему-то приходилось тесниться с Дэйвом-Ледяным на соседних кроватях!
Иногда, когда он не мог уснуть, Назу спускался по дымоходу. Ещё из него он видел это сияние.
Он садился рядом с кроватью Олли. Тихо, стараясь не разбудить девочку, снимал подушку с её головы, из-за чего волосы рассыпались по постели золотыми реками, снимал с маленьких рук большие старые перчатки. И смотрел. Когда глаза уже болели от света, он переводил взгляд на стену. Складывал пальцы клювиком и изображал животных. Двумя руками — летящую птицу, одной — собаку. Двумя пальцами — уши кролика. Ладонью с расставленными в сторону пальцами — звезду.
Со временем Олли и сама перестала закутывать себя в одежду по ночам, ведь больше не было рядом отца, который кричал на неё за то, что та светится.
И Олли стала ещё одним обитателем Дома.
Назу при желании мог выходить на улицу, если сильно постарается расслабиться и не даст эмоциям овладевать разумом, а вот Олли нет. Ни днём, ни ночью. Даже сквозь одежду солнечный свет доставлял девушке болезненные ощущения, Олли в погожий день и окна обходила стороной, чтобы прямые лучи не падали на её белёсую кожу. А ночью она светилась, и одеждой нельзя было скрыть сияние, лишь приглушить его. И чем темнее ночь, тем ярче свечение.
Когда в комнате выключился свет, Назу, на чьём теле волной прокатилось пламя от неожиданности, перевёл удивлённый взгляд на Олли. Та неизменно начала светиться. Сначала тускло, а потом, когда от огня Саламандры не осталось ни искорки, так ярко, что юноша прикрыл глаза ладонью.
— Прости, — виновато прошептала она и потянулась руками к глазам Назу, надеясь защитить его чуткое зрение — не зря Назу звался Саламандрой, ведь сходство с огненной ящерицей было поразительным: ловкость, прыткость, звериное зрение, обоняние и слух, даже мифический огонь! Однако юноша лишь рефлекторно смухортился и накрыл глаза второй рукой. Олли отдёрнула ладони, с ужасом понимая, что ими она сделала только хуже. — Прости, я сейчас накину одеяло.
И когда Олли уже схватила одеяло с кровати, чтобы снова спрятать себя от мира, Назу сказал:
— Не надо.
Он часто моргал, а по щекам скатилась пара слёз от яркого света. Юноша щурился, тёр глаза, при этом улыбаясь:
— Я сейчас привыкну.
Олли на всякий случай отошла подальше, в другой угол комнаты. Назу уже мог смотреть на неё без слёз, но всё ещё щурился.
— Надо узнать, что со светом.
— Пробки, наверное, выбило, — пожал плечами юноша. — Давай сходим и проверим.
Олли замялась.
— Я не могу выйти, — пояснила она, слегка сжавшись в углу. — Там темно и… ребята. Но я могу надеть что-нибудь, и ты накинешь на меня одеяло, и надо найти маску, перчатки и гольфы, и…
— Странная ты, Олли.
Олли посмотрела на Назу беззащитным взглядом. Конечно, она странная. Конечно, она ведь не такая. Она в темноте светится.
— Прости ещё раз. Ты выйди из комнаты, а когда включите свет, я выйду, и мы пойдём в зал…
— Ужасно странная, — хмыкнул Назу и сделал шаг.
Олли с испугом смотрела, как он медленно идёт к ней, щуря глаза всё больше и больше, и Олли всё сжималась в углу, даже сама себе глаза закрыла, будто это могло бы помочь уберечь Назу от слепящего света, от которого его звериный зрачок сужался до тонюсенькой вертикальной полоски.
Она слышала его шаги, и ноги её подкосились, и девушка съехала по стенке на пол, закрывая светящееся лицо светящимися ладонями.
Назу опустился перед ней на колени.
— Ты странная, потому что столько лет ловишь какие-то крохотные звёзды, когда ты сама звезда.
Олли смотрела Назу в глаза — те совсем слезились, и юноше требовалось огромных усилий держать их открытыми. Он не видел ничего перед собой кроме безгранично огромного света. На ощупь он нашёл её сияющую ладонь, сжал в своей, улыбнулся так, чтобы стало понятно:
— Ты очень красивая.