«Аквила» — это не только Фабриция со своими техниками.
— Инженерный, полная готовность систем.
Глупо думать, что нет незаменимых. Наивно и даже опасно.
Скорее всего, обитатели мостика прекрасно догадались о буре, что бушевала в душе префекта, но каждый постарался как можно скорее вернуться к прямым обязанностям, словно бы ничего не произошло. Душа Квинта Марция Аквилина — сущие потемки, и он свой выбор сделал. На то он и Марций, чтобы принимать решения.
— Научим грязных варваров хорошим манерам, — мрачно фыркнул он. — С орбиты это будет проще сделать. Торвенторы, протокол 17 к исполнению.
До конца вахты еще есть время. Как раз хватит, чтобы как следует подумать. Не столько о наказании Вителлия и его подчиненных, сколько над внезапно возникшим чувством общности. «Аквила» — не Ливия Терция, не нейросеть, не Квинт Марций, не инженеры и реактор, и не Фабриция Секстия, она — это всё вместе. Живые и разные люди, полуразумная система управления, бездушные механизмы, чистая плазма и удивительные рат-двигатели — это и есть звездная бирема «Аквила». А корабль, в свою очередь, часть Республики, частица человечества…
— Вахтенный, принеси мне Фиделиса, — приказал Квинт.
Ему сейчас позарез требовались запасы самоуверенности. И наплевать, что и кто подумает!
Луций Антоний всегда и не без оснований считал себя человеком широких взглядов. Для психокорректора, конечно. То есть, в своей среде. Ну, хорошо, допустим, не таких уж широких, но насчет терпимости к различным отклонениям… Если они, эти отклонения, не касались профессиональной сферы.
В общем, говоря прямо — Антоний полагал, что ежели в Данайском Колониальном Союзе интимные отношения между гражданами одного пола не только допустимы, но и приветствуются, то это личные трудности граждан Данайского Колониального Союза. В благословенной Лацийской Республике милостью богов все оставалось более-менее традиционно. Несмотря на равноправие полов (или, если уж совсем честно — на равное бесправие плебеев, что мужчин, что женщин). Подобные отклонения выявлялись и исправлялись еще на стадии формирования личности, так что о существовании мужчин, предпочитающих секс с другими мужчинами, Антоний знал только из теории. Ничего странного, на самом деле. Странным было бы обратное. Бравый манипуларий, разыгрывающий гетеру перед другим бравым манипуларием… бр-р-р…
Но с данайцами прогресс сыграл поистине злобную шутку. Дорвавшись до репликаторов (к слову, именно в Колониальном Союзе их и придумали), обитатели Данайского сектора на радостях сократили поголовье особей женского пола до критического минимума. И если провести сравнительный анализ между республиканской гетерой и данайской женщиной, то у республиканских гетер прав на порядок больше.
Но теоретические знания — это хорошо, снисходительная терпимость к странностям изнеженных данайцев — еще лучше, а вот когда ты, весь такой образованный и толерантный, оказываешься похищен и заперт в одном боте с представителем Данайского Союза, начинаешь смотреть на жизнь под несколько другим углом. Особенно на половую жизнь, если быть совсем уж точным.
Еще никогда в жизни Антоний не был так напуган. Похабные смешки девиц-вигилий — не в счет. Все-таки это были женщины, и определенного рода неприкосновенности психокорректора ничто с их стороны не угрожало. А тут… Данаец был вежлив и предупредителен, насколько это возможно в такой ситуации, и Антоний подозревал, что для него лично это плохой знак.
Похищенный психокорректор так увлекся своими переживаниями, что на всё остальное ему было практически плевать. Даже на то, что беглые аборигены прихватили с собой не только его, но и наварха собственной персоной.
Кстати, Ливию беглецы, видимо, сочли более опасной: женщину не только оглушили, но еще и связали ей руки монтажной лентой. Да и обошлись с ней грубовато — небрежно бросили на палубу в грузовом отсеке, рядом со скамьей для десантников, а пуниец, уходя в носовую часть бота, еще и пнул ее. Не то чтобы Антоний так уж рвался оказать ей помощь, однако видеть, как голова Аквилины периодически ударяется о крепеж скамейки, было тяжело.
Психокорректор покосился на данайца. Тот сидел напротив, поигрывал энергоплетью, широко улыбался и — лары и маны! — подмигивал. По спине Антония пробежал холодок. Ливии стоило бы прийти в себя… хотя бы для того, чтобы отвлечь похитителей от его, Антония, скромной персоны.
— Я должен ей помочь, — медленно проговорил он, стараясь как можно четче артикулировать каждое слово и подкрепляя речь жестами.
Данаец потряс головой, дескать, не слышу.
Антоний вздохнул и попробовал еще раз.
— Ей надо помочь. Она — наварх, ценный заложник. Позволь хотя бы уложить ее поудобней.
Данаец задумчиво склонил голову, поморщился и преувеличенно громко, что неудивительно для человека, страдающего временной глухотой, ответил:
— Я за тобой слежу.
Психокорректор расценил это как разрешение и, ежесекундно ожидая удара плетью, подобрался к телу наварха. И осторожно ее потряс, а когда не помогло — хлестнул по щекам:
— Ливия! Очнись!
— Еще раз сделаешь так — и расстанешься с тем, что заменяет тебе яйца, — прошипела наварх, не открывая глаз, и Антоний замер, очумело хлопая глазами.
— А…
— Наклонись ниже. Да не трясись так: данаец слишком увлекся созерцанием твоей задницы.
Ягодицы психокорректора рефлекторно сжались.
Она казалась абсолютно спокойной и даже расслабленной, в то время как Антония прошиб холодный пот, едва он представил себе, что энергоплеть может сделать с нервной системой наварха звездного корабля. Но удивляться бесстрашию Ливии не следовало: генная инженерия давно уже вторглась в ту область мозга, что контролирует эмоции. Там, где у Марциев прописана лояльность, у Ливиев наблюдается крайне низкий уровень страха. Умом наварх, может, и понимает, насколько крупно они оба влипли, но осознавать и чувствовать — это очень разные вещи.
«Сейчас она сделает из меня проклятого героя», — догадался Антоний, со всей обреченностью знатока человеческих душ понимая, что противиться приказам Ливии он не сможет. Лучше уж энергоплеть.
— Отвлеки его, — шепнула Ливия. — Мне нужно секунд десять, не больше. Вперед.
«Отвлечь? Как?! Как я должен его отвлечь, чем? — хотелось заорать несчастному психокорректору. — Штаны снять?»
Боевые искусства не входили в обучающий курс Антониев. Кроме оздоровительной гимнастики, направленной на контроль внутренней энергии, никаких рукомашеств и ногодрыжеств. Предполагалось, что настоящий знаток человеческой психики никогда не попадает в ситуацию, когда от него потребуется умение крепко врезать в челюсть недругу.
Все естество Луция Антония противилось грядущему смертобийству. От простого тычка энергоплетью хочется на стенку лезть, а это всего лишь минимальный разряд.
— Ей срочно нужна помощь! — проорал Антоний данайцу, а для убедительности принялся жестами объяснять, насколько серьезно положение пленницы. И приблизился к охраннику на расстояние, которое не позволяло нанести удар, не задев самого себя.
— Сядь на место! — тот пригрозил рукоятью, направленной в живот героя.
— Плохо! Ей плохо! Умрет! — не унимался психокорректор, до предела напрягая пресс. К слову, внутренние органы ему эти усилия не спасли бы, но разве у героев спрашивают, как им понравится некроз тканей печени.
Тем временем, Ливия подкатилась ближе, и как только данаец отвел взгляд, подсекла ему ноги, швырнув захватчика на пол. Со всего роста это больно, особенно голове.
— Лови энергоплеть! — рявкнула наварх.
И прежде, чем Антоний сумел осмыслить происходящее, рука без участия воли перехватила падающее оружие и направила его в солнечное сплетение поверженного данайца.
— Да ты прямо зверь, — ухмыльнулась Ливия. — Развяжи меня быстрее.
Как только героический мозговед сумел отодрать намертво приклеившуюся к запястьям наварха ленту, Ливия подскочила к двери, отделяющей грузовой отсек от командной рубки, и закрыла ее. А потом прямо ногтями содрала крышку панели замка и ласково попросила: