— Кассия, — просто ответил Северин. — Женщина-лигария. Я считаю, что галийки украли именно ее.
Самая подлянка в том, что это была простейшая станнер-мина! Кассии ли Фортунате не узнать эту головную боль и гадский кислый привкус во рту. Словно гнилым лимоном самопальное бухло зажевала! Тьфу! И попасться так по-глупому… Еще зеленому новичку, едва показавшему нос в тренировочном лагере, можно простить, но опытному солдату — никогда! Позор!
Теперь главное — не пытаться сразу вскочить на ноги иначе вестибулярный аппарат окончательно сбесится. Поэтому даже глаза девушка открывала крайне осторожно и медленно — по одной ресничке.
— Vae [9]… - только и смогла выдавить она из себя.
Прямо над ней в густой темноте мягко светились до боли знакомые контурные линии: две синих — вдоль, и красная от сканера — поперек. Маны и лары! Кто-то очень заботливый уложил бесчувственную Кассию в регенерационную капсулу, подключил все модули и запустил нейро-программу. Надо полагать, чтобы свести на нет ущерб, причиненный нервной системе станнер-миной. И этими благодетелями были вовсе не соотечественники-республиканцы. Корабельный врач с «Аквилы» вряд ли стал бы фиксировать нареченную патриция за лодыжки и запястья. Кто же у нас такой заботливый оказался? Какая же это сука осмелилась?
Парфы? Если военную преступницу выследили, подстерегли и захватили врасплох, то теперь её, бережно упакованную в капсулу, везут в парфийский сектор, чтобы там предать публичной казни. Тщательно и обстоятельно, так сказать, в назидание и для устрашения. Парфы это умеют, чтобы долго, страшно и очень-очень больно.
Несколько мгновений Кассия боролась с желанием любой ценой разорвать путы, вырваться и хотя бы попытаться умереть более легкой смертью. Но она вовремя вспомнила, что замки у капсулы наружные, а фиксаторы не ломаются, даже если внутри бьется в агонии здоровенный штурмовик из Меммиев. Нужно набраться терпения и подождать, когда появятся похитители, всего лишь подождать. Хотя ожидание для неё — это самое сложное, так считает Ацилий.
— О боги! Гай!
Фортуната в отчаянии жалобно заскулила. Туча страшных вопросов ядовитым нейропаралитическим облаком окутала её со всех сторон. А вдруг Ацилия тоже похитили? Или ранили? Или убили, как ненужного свидетеля?
— Эй вы там! Покажитесь! Немедленно! — проорала она. — Ща я тут всех порву!
Тело манипуларии без участия разума перестраивалось в боевой режим 36–12: кровь стремительно насыщалась кислородом, глюкозой и нейромедиаторами, частично блокировались болевые рецепторы, и весь страх вкупе с чувством самосохранения этим «коктейлем» смывался напрочь. И буквально через пять минут в мозгах наступило окончательное просветление. Кассии стало вдруг все равно, кто именно испортил самый лучший день в её короткой жизни, расставив подлую ловушку в траве, куда её отправят — к парфам или на удобрения, и что будет дальше. Главное другое — кем бы ни оказались эти люди, они дорого заплатят за каждую каплю крови Божественного Ацилия!
— Сюда, cunni! Stercus accidit [10]! — вырвался из глотки боевой клич трех веселых Фортунат из десятка Публия Меммия.
Долго кричать не пришлось. Датчики, прикрепленные к телу пленницы, отреагировали на биохимические изменения быстрее, чем долетел звук. Оператор — высокая девушка отнюдь не парфской внешности — примчалась с инфузором наперевес. Увидев, что Кассия пришла в сознание, стала сосредоточенно колдовать над управляющей панелью, пытаясь стабилизировать организм подопечной.
— А где твое «Ave, domina»? — оскалилась Фортуната.
Но в душе тихонько возликовала. С такими длинными унылыми физиономиями да еще с огненно-рыжими волосами только галийки бывают. Галийки — это хорошо, наверное…
— Да-да, теперь быстренько запусти сканер, — не удержалась от комментария Кассия, снисходительно наблюдая за действиями медички. — Впрыскивай «тормозуху». А теперь надейся и жди. Что? Никаких изменений? Ай-ай, жалость какая! А без армейского био-блокатора ни хрена у тебя не получится.
Но галийка и не подумала сдаваться после первой неудачной попытки утихомирить подопечную. И в кровь Кассии полились препараты, о существовании которых армейская пропаганда предпочитала молчать.
Сначала отказали конечности — ни ногой шевельнуть, ни кулак сжать, затем Фортунату насквозь прошиб пот, потом в жар бросило, да так, что язык во рту распух, а глаза защипало. И в обратном порядке — жар, озноб, легкие, но болезненные судороги. Туда-сюда, как на качелях. И так несколько раз. Хвала генным инженерам Лация, без их вмешательства в биохимию Кассиев девушка от такого «лечения» окочурилась бы.
— Ну как? Полегчало? — ласково спросила рыжая и голубым глазом подмигнула эдак игриво. — И заметь, я еще очень щадящую комбинацию, как ты выразилась, «тормозухи» подобрала. Чтобы у тебя мозги заживо не спеклись. Они нам еще пригодятся, беглая лигария.
Кассия может и хотела бы достойно ответить мучительнице, но когда тебе в глотку засаживают шланг-отсос для рвотных масс, особенно шустро не поболтаешь. И не помычишь даже.
— А теперь отдыхай, лигария, — улыбнулась галийка и на прощание не пожалела жидкости-дезинфектора, наполнив ею капсулу до отказа, так что у подопечной над поверхностью только нос оставался. Почти утопила, почти.
Знаем, знаем старую подлую шуточку медперсонала: заставить строптивого пациента вдоволь понырять в синем растворе, подергаться рыбкой, чтобы потом быстро и тщательно обсушить до озноба. И так раз пять-шесть за дежурство. А нечего честных тружеников беспокоить посреди смены! Кассии же как назло попалась особо злопамятная надзирательница, устроившая беспомощной пленнице с десяток таких «милых» заплывов.
И добилась-таки своего — через несколько часов гигиенических пыток лигарию окончательно покинули все мысли и желания. Она даже умереть уже не надеялась.
Наверное, именно так чувствовал себя Северин, когда очнулся от вирт-комы и осознал, что тянущая ледяная пустота там, где только что билось сердце — это все, что осталось от его корабля, его экипажа, его жизни. Ацилий знал это чувство, он уже испытывал его прежде, он помнил… Боялся, не хотел узнавать — но все равно узнал.
Ее не было. Не было нигде.
Когда сорвал голос, пытаясь дозваться, когда с рычанием, упав на колени, выдирал с корнем эту проклятую траву и давил ее, пачкая тогу жирным зеленым соком, еще не понимал. Понял, только лишь когда замер, вслушиваясь, и задохнулся, оглушенный тишиной.
Ее не было.
Ни снаружи, ни внутри, нигде. Когда отключали имплант, когда прервалась их противоестественная, мучительная связь, Кассия была рядом, на расстоянии дыхания, протяни руку — и вот она. Ее всегда было слишком много, этой Кассии. Слишком много, слишком громко, слишком буйно и живо. А теперь он сидел посреди пустого луга на пустой, мертвой планетке, затерянной в ледяной пустоте мира, который перестал быть живым, и не было сил встать, и чувство осталось только одно: из меня вынули все кости. Медуза, заживо истлевающая на раскаленном песке — и та живее меня. Потому что ее нет. Она пропала, сгинула, и нет смысла бороться дальше, если…
— Божественный!
Должно быть, они прибежали на его крики. Квинт Марций и юная Либертина, оба взъерошенные, возбужденные и встревоженные.
— Божественный, что… — голос Либертины сорвался. Она огляделась, встретилась глазами с префектом «Аквилы» и почти мгновенно преобразилась из милой испуганной девушки в центуриона боевой либурны. — Где госпожа Кассия?
И тогда Ацилий, не поднимаясь с колен, схватил Аквилина за край туники и проговорил медленно, словно каждое слово было вырванным ногтем:
— Квинт Марций… префект… я приказываю… пожалуйста, найди ее.
То, что с Фортунатой случилось что-то плохое, стало понятно еще до того, как Квинт Кассий нашел следы от станнер-мины.
— Господин префект, тут проплешина в траве, и диаметр подходящий, — доложил манипуларий, после того как для верности измерил улику рулеткой. — Гляди-ка, травинки полегли в одном направлении.
Квинт Марций внимательно осмотрелся, мысленно проклиная саму идею бесцельно топтаться по поверхности чужой луны. Подошвы солдатских калиг должны касаться грязи только в одном-единственном случае — во время десантирования, с соответствующей огневой поддержкой и боевым обеспечением. А всякие глупые увеселительные прогулки до добра не доводят.
10
Stercus accidit (лат.) — практически непереводимое выражение, сочетает stercus (помёт, навоз) и assideo (находиться, присутствовать). Наиболее близкое по значению — shit happens! (англ.)