Властное лицо пару секунд помедлило, соображая, оказывать ли честь, но всё же сочло уместным представить себя и других.
— Я Вольфганг Рабен. Это Мендоса, — Рабен повёл головой в сторону природного латиноса. У того лицо вдруг потемнело, и Кай поспешил уточнить:
— Херес-де-Мендоса-и-Вега-де-Коммодоро?
Латинос невольно улыбнулся, а Рабен спросил:
— Знаешь полное имя? Откуда?
— Шахтёры из Ближней шахты много рассказывали, — выдал Кай таким тоном, точно подразумевалось: 'рассказывали много хорошего'.
Рабен снова коротко кивнул и продолжил представлять комиссию:
— Трое учёных. Великий магистр Бек, профессора Шлик и Блюменберг.
Называемые тоже себя обозначили кивком головы. Стало быть, самый старший из учёных, седоватый с желтизной полный мужчина — это и есть тот самый знаменитый Бек из Юрбурга? Что ж, это внушает оптимизм. Или должно бы внушать, но всё-таки не сильно пока внушает...
Но некогда отвлекаться на имена, значимые в прошлой жизни. Рабен, сочтя церемонию приветствия исчерпанной, уже приступил к делу.
— Догадываешься, зачем тебя вызвали? — спросил, уставившись в глаза.
— Полагаю, причиной послужили события на Ближней шахте.
— Какие?
— Гибель двоих охранников, Оукса и Дэя.
— Что ты можешь об их гибели рассказать?
— Я был в составе следственной экспедиции, направленной к предполагаемому месту пропажи шахтёров... — начал Кай.
— Сколько человек было в экспедиции?
— Пятеро. Руководитель экспедиции ксеноисторик Кай Гильденстерн, от охраны Башни Учёных — Дэй и Оукс, от охраны Ближней шахты — Барри Смит, ну и я в качествен вспомогательного эксперта по ксенозоологии.
— Экспедиция вернулась в неполном составе? Сколько сейчас живо из пятерых?
— Увы, только трое, — честно соврал Кай. — Гильденстерн, Смит и я.
— Угу, — Рабен кивнул глубже обычного, — так от чего погибла охрана?
— Зомбирующее воздействие, — сказал Кай. — В прямом биологическом смысле, а также в сопутствующих ему психическом, социальном...
— Магистр Бек, вы понимаете, о чём он говорит? — обернулся Рабен к учёному.
— Да, разумеется, — откликнулся тот. — В его словах, определенно, присутствует смысл.
— Правда, — присовокупил Блюменберг, — пропущенный через призму натуралистического истолкования, характерного, впрочем, для профессионального мировоззрения представителей его специальности. Поэтому биологический аспект заметно доминирует над остальными...
— Попроще, — велел Рабен.
Блюменберг замолчал. Великий магистр Бек осторожно предложил:
— Если позволите, господин Рабен, я сам произведу опрос молодого человека, — Рабен кивнул. — Что ж, итак...
Кай отвечал на вопросы Бека и сам удивлялся спокойствию, с которым вступил в общение с этой живой легендой. Да, Бек. Да, великий магистр. Да, живая легенда и основатель факультета ксеноистории в Юрбурге. Ну да, это он — тот человек, которому было адресовано рекомендательное письмо от декана Ульма, столь обнадёжившее юного ссыльного. Настоящий живой Бек. Надо же, Кай в кои то веки всё-таки добрался до него, разве что не так и далеко не по прежнему вопросу.
Увы, слишком поздно. Пара-другая жизненных поворотов усложнила ситуацию настолько, что толку от встречи Кая и Бека больше не может быть никакого. Первый поворот — отнятое Буллитом рекомендательное письмо. Второй — заказ ассасинам на Кая Гильденстерна. Третий поворот — свершившееся убийство Лаки, после которого человека с именем Кай Гильденстерн даже на свете быть не должно. Четвёртый... Но что это я повороты считаю? Надо бы повнимательней ему отвечать.
— Вы сказали, 'предостерегающая надпись'. Что вы имели в виду, а? — между тем въедливо допытывался Бек.
— Надпись на общем языке культуры Сид. Увы, наша экспедиция предостережению не вняла. Мы были самонадеянны. Вовремя не встревожились. До конца уповали на биологическую версию угрозы.
— Так что же такое, как вы говорите, тревожное, было написано на потолке Особой штольни? — продолжал Бек. — И как это может быть связано с появлением зомбирующего людей агента в вентиляционной шахте?
— Там написано 'Сторож выставлен'...
— Вот как? — покачал головой Бек. — Верно, чудная надпись. Вы... сами её прочитали? — и поглядел с торжеством, точно на экзамене, когда расставил блестящую логическую ловушку на списывающего студента.
— Конечно, нет! — с притворной скромностью Кай замахал руками. — Я кто? Я всего лишь ксенозоолог. У животных, увы, не бывает письменности. Но! С нами был ведь и ксеноисторик — руководитель экспедиции Кай Гильденстерн. Вот он-то и расшифровал надпись.
— В какой, интересно, момент?
— Ну, не знаю, — замялся Кай. — Подробности-то надо у Кая спросить. Я об его расшифровке услышал в самом конце — когда Гильденстерн отчитывался в кабинете Ральфа Стэнтона...
— Враньё, — негромко, но чётко сказал Бек.
— Простите, что? — Кай опешил. — Простите, почему?
— Кай Гильденстерн точно не мог прочитать эту надпись, — произнёс Бек с отчётливым презрением в голосе. — Знаете, почему? Потому что Кай Гильденстерн полный ноль! И в ксеноистории, и в других областях знания. Он не знал и не был способен выучить никакого языка Сида. Что скажете?
Тадам! Ловушка захлопнулась.
9
Кай уже и просёк собственную оплошность, но всё же профессор Шлик её ему с наслаждением разжевал:
— Смотрите, молодой человек, что у вас получается: Кай Гильденстерн расшифровать эту надпись никак не мог, остальные участники вашей экспедиции этого сделать тоже не могли — подготовка не позволяла. Но в итоге расшифровка надписи вами получена. Спрашивается, откуда?
Что тут ответишь? Остаётся тупо стоять на сказанном. Ведь сообщить о свершившейся рокировке с Лаки никак нельзя! И других подведёшь, и для себя смертельно опасно. Мад свою оплошность мигом исправит, намного быстрее, чем даже ты свою. Сделаться мёртвым, но честным ксеноисториком? В каких-то других контекстах — пожалуй, но только не в этом, не в этом, нет!
— Увы, — крохким голосом прохрипел Кай, — я, как представитель другой науки, не способен ответить на прозвучавшие вопросы. Мне очень жаль. Но почему бы не спросить Кая?
— Почему-почему! — вмешался Рабен в учёный спор. Видимо, влез лишь затем, чтобы предотвратить разглашение постигшей Лаки судьбы. — Потому что есть основания! Их я всем предлагаю держать в секрете.
— Может, по секрету спросите у него, а мне говорить не будете? — всё ещё изворачивался Кай. — Да и надпись... Она ж там давно, эта надпись. Наверняка кто-то из ваших коллег её прочитал. Мог и Каю о ней рассказать — тоже по секрету.
— Да надпись-то — тьфу! — поморщился Бек. — Дело даже не в ней. Ничего из того, что вы нам сейчас порассказали, ксеноисторик Кай Гильденстерн самостоятельно уразуметь не мог. Он вообще ничуть не был способен руководить подобной экспедицией! Вы нас дурите.
— Увы, не дурю. И позвольте вопрос, великий магистр. Если господин Гильденстерн руководить нашей экспедицией не был способен... Отчего Башня Учёных прислала именно его?
Контрудар достиг цели. Бек не сумел быстро ответить, а Мендоса... Тот самый Мендоса, который сначала Херес... Ну так вот, он мучительно покраснел и уставился на какой-то узор на скатерти. Проняло?
Да ведь можно и их читать, как открытую голо-книгу! Теперь-то понятно, почему из башни прислали совсем никакого Лаки! Чтобы подставить Стэнтона, зачем же ещё! Помнится, у Стэнтона с Мендосой некогда вышел конфликт, начальник шахты от главного своего охранника взял да избавился. Не посмотрел, что латинос, что прямо от Флореса — выгнал вон, а на место его поставил кого — Барри Смита!
— Ловко он, а? — уважительно протянул Шлик.
— Не без того, — хмыкнул Блюменберг, — однако, сие ловкачество снова-таки наводит на определённые подозрения...
А Бек замолчал. И молчал Мендоса. То есть, они в сговоре? То есть, только они вдвоём? И тогда, наверное, Рабен уже не случайно хмуро поглядывает на обоих. Экспедиция, увы, понесла потери. Спрашивается теперь, из-за кого? Из-за большого учёного, который помогал мелкому начальнику сводить счёты — загляденье просто!