— А ну не смей! — услышал он резкий окрик. Обернувшись, Кай встретился взглядом с уродливым раструбом бластера, направленным прямо ему в лицо.
Э, да война всех против всех ещё не закончилась! Что за вирус сверхагрессивного поведения в одночасье покосил джерихонцев?
9
Ввиду всей череды событий с господами охотниками из экспедиции, само твоё положение на чьей-либо мушке имеет скверный прогноз. А что Дантеро минуту назад был, как будто бы, на твоей стороне, тоже ведь восходит к недавним прецедентам. Отчего большинство из тех десяти так легко подставились? Да попросту продолжали по инерции доверять тем, кто уже перестроился. Инерция залог самообмана.
Эх, оборот проигрышный. Но выпутываться-то надо.
— В чём дело, приятель? — постарался произнести по возможности миролюбиво. Вот только слово 'приятель' прозвучало скорее высокомерно. Ну не наделён Кай талантами к искусству дружелюбного заискивания.
Болото красноречиво булькнуло и запузырилось, потом разродилось мелкой воронкой, как водослив в унитазе.
— До прихода Эрнандеса здесь никто ничего не трогает! — объявил Дантеро. Только-то? А Кай уж подумал...
— Тогда можешь расслабиться, — промолвил с ленцой, без большой заинтересованности, — я в эти игры вообще не играю.
Ключевое слово здесь 'игры', именно оно вводит все по-настоящему важные вещи, с человеческими смертями включительно, в игровой контекст. Где игра, там и правила, там и люди становятся функциями-игроками, поскольку согласились вести себя игровым образом. И не становятся, если не согласились. А уж игра в 'царя горы' точно придумана не прытким Дантеро, тем более не рядовым охотником Райаном. Её немудрёные правила...
— Попробуешь выхватить свою пушку — тебе конец! — прошипел Дантеро. Ишь, подсказывает. А вот не попробую!
— Отдай револьвер! — ах какое провокационное требование. Револьвер есть образ мужской силы, отдать его безропотно чревато потерей самоуважения, но малейший ропот даёт указание: ты в игре.
— Держи, — теперь уже с истинным дружелюбием согласился Кай, протягивая семизарядную 'менору'. Учитывая некогда погашенные, да так и незажжённые для нынешнего случая свечи на канделябре, много мужской силы Дантеро не позаимствует.
— За ствол передавай! — вдогонку потребовал вербовщик. — Рукоятью ко мне! — Кай, строго говоря, так и делал, просто Дантеро нуждался в дополнительном сотрясении воздуха. Ну-ну.
Стоило царю горы получить в своё распоряжение разряженную пушку, он изумился, и Кай таки смог остаться вне опасной игры.
Он благоразумно дал себя обыскать, и Дантеро, проведя процедуру со знанием дела, с головой выдающим его былую принадлежность к таможне, а то и космополу, разочарованно хмыкнул:
— Забирай-ка свою железку! — и задумчиво. — Не возьму в толк, на что ты надеялся?
— В какой момент?
— Когда цацку у Райана выцарапывал.
Да уж, в игре 'царь горы' выцарапывает цацки лишь тот, кто имеет какой-то ресурс, чтобы их удержать. Но ведь Кай сюда заглянул из другой игры. Совсем из другой. В 'большого учёного'.
— Я не хотел ничего забрать, — честно сказал. — Мне хотелось лишь посмотреть... — вот и как же теперь не впутать сюда ксеноисторию?!
— Но зачем тебе надо смотреть на цацки?
Признаться, мол, я в них малость понимаю? Эх, не раскрываться бы так первому-то попавшемуся вербовщику из Нового Джерихона.
— А за тем, что что-то ведь в них привлекает Адских Червей! — о, вот оно, версия в рамках нужной учёной специальности.
Дантеро помрачнел, вглядываясь в бурлящую пузырьками газа чёрную воду Адских топей, проглядывающую между мшистых зелёных валунов.
— Ах ты ж адова задница, таки верно! Значит, жуткая тварь, которая их проглотила, а потом 'потеряла', может за ними ещё вернуться?
— Как и любая другая жуткая тварь. Ну, в числе особей того же вида. Которыми так и кишат здешние топи, по словам Эрнандеса.
— Чёртова гадость! Значит, сидя у этой выставки, мы крупно рискуем? — Дантеро кивнул на сидские артефакты, разложенные рядом на валунах. Если до сих пор он видел в них главным образом вещественные доказательства, то теперь взглянул объёмнее, что ли. И ужаснулся.
— Думаю, что не только мы, — уточнил Кай. — Даже Симпсон рисковал на своём космодроме, до которого отсюда пилить и пилить. А всё почему? Ловкач Эрнандес наладил торговлю цацками в обход Флореса, так? А своей Башни Учёных в Новом Джерихоне нет. Это значит, артефакты вообще никто не исследовал. Ни по сути, ни с точки зрения безопасности. Привлекают червей — да, эмпирически выяснено. Но все ли привлекают, или отдельные типы штуковин? Пока неизвестно, да? А сколько там может случиться других угроз, помимо провокации червивой атаки?
— Однако, — пробормотал Дантеро, — должен признать, ты раскрыл мне глаза. Выходит, лишь стены посёлка могут служить гарантией...
— От червей? Может быть. Но и то не уверен! — вздохнул Кай.
Бедные-бедные стены Нового Джерихона, не удержать им внутри целый табун Троянских коней, принесенных в недобровольный дар сидской ксенокультурой.
9
Чего Кай ненавязчиво добивался, то ему Дантеро и предложил. Изучить артефакты. Наскоро, в экспресс-режиме, но хоть что-то о них понять. С целью определить, какие же свойства 'цацек' выступают релизерами инстинктивных программ Адских Червей. Тех странных программ, что заставляют заблудших тварей крушить всё и вся на пути к поглощению несъедобных штуковин в пластиковых ящиках.
— Думал дождаться Эрнандеса и всех остальных, — в задумчивости произнёс Дантеро, — и ничего здесь не трогать. Потом решил было собрать цацки в охапку и унести подальше от Адских топей. Сейчас думаю иначе. Негоже нести за родные стены то, что их может разрушить. Надо выбрать. Найти ту конкретную гадость, которая подло зовёт к себе из болота этих вонючих тварей — и зашвырнуть её им. Сразу, пускай подавятся.
И кто бы сказал, что Дантеро к последней идее пришёл не самостоятельно? А уж чудненький речевой оборот 'родные стены' без намёка на образ падения Иерихонских стен звучит, словно музыка. 'Большой учёный' положил на лопатки 'царя горы' и сейчас по царскому же заказу возведёт храм, где и будет жречествовать в собственное удовольствие.
Как бы только из топей вновь не приполз тот 'жрец' в первозданном смысле, которому под силу сожрать и жертвенные артефакты, и царя с учёным в придачу. Могучей-то твари тоже соперники не нужны.
Потому большому учёному приличествует скромность.
И смирение. Да, и смирение.
В диалоге с Дантеро услышать про 'родные стены', но всё же не приплести специальных сведений про библейский город — это смирение и есть. Для нелегального ксеноисторика — штука необходимая.
— Вижу, ты любишь свой Джерихон, раз так настойчив в попытках не дать посёлок в обиду? — вот и всё, что сказал тогда Кай.
И не столь важно, что вербовщик в ответ взбеленился:
— Кой чёрт люблю? Эту дырищу мерзкую? Да если ты хочешь знать, на Эр-Мангали патриотов нет! Каждый продаст любого за маленький проблеск надежды отсюда убраться... Просто надежды нет, — голос Дантеро упал до шёпота, — и раз это так, приходится хоть самому не гадить там, где живёшь.
Но тяжелей всего Каю далось методологическое смирение. Изучать артефакты, но так, будто ты не ксеноисторик вовсе — особая изощрённая пытка. В одночасье забыть известные тебе факты из языка и истории Сида, и даже ведущие постулаты из области сравнительной артефактики! Мыслить ксенозоологически, подавляя рвотный рефлекс от осознания допущенного редукционизма в значимой для тебя сфере.
С чего бы такие строгости? Просто подозрительный Дантеро потребовал, чтобы ксенозоолог размышлял вслух.
— Вслух? Это сложнее, но я попробую. Первым, о чём я скажу, будет особенно важный в зоологии как науке таксономический принцип. Коль скоро о любой совокупности вариативных классов объектов можно судить с точки зрения её таксономии (вид, род, семейство, отряд, подкласс, класс, тип, ксенотаксон и так далее), то и об артефактах, различных по цвету, форме, фактуре и характеру орнаментальных знаков и надписей...