– И ты решила, что раз нашла башмачки, то и в Иномирье проберешься?
Гаури удивленно моргнула, мол, разве это не очевидный вывод?
– Ну тогда я расскажу тебе, как туда попасть, – посмеиваясь, согласилась я.
Если честно, в сказках об этом не было ни слова, но Гаури смотрела на меня с такой надеждой, и я подумала: какой вред в том, чтобы чуть подтолкнуть ее воображение?
– Отправляться туда нужно в ночь новолуния, когда существа наиболее слабы. Иномирье находится по другую сторону лунного луча и под сотней лепестков лотоса. Оно в том самом промежутке между сном и явью, когда у тебя уже слипаются глазки…
Гаури приглушенно зевнула и сонно посмотрела на дверь:
– Я обязательно туда попаду.
– Правда? – Я обняла ее одной рукой. – Тогда и меня с собой возьми.
– Возьму, диди.
Голос ее уже потяжелел от дремоты, но тело все еще было напряжено. Я знала, что Гаури пытается не заснуть, растягивая минуты, когда мы можем вот так полежать рядышком. Но мы обе понимали, что ей пора уходить.
– Мы еще увидимся? – тихо спросила сестренка.
– Да.
Она помолчала.
– В этой жизни?
Я повернулась к ней лицом:
– В каком смысле?
– Матушка Урваши говорит, что если я буду плохо себя вести в этой жизни, то в следующей вернусь козой. Значит, есть еще другая жизнь. – Не глядя на меня, Гаури сосредоточенно скручивала подол ночной рубашки. – Так мы увидимся снова, прежде чем я превращусь в козу?
– Ты слишком хорошая, чтобы стать козой.
– Ты не ответила, диди.
– Да, – пробормотала я ей в волосы. – Я просто не знаю.
– Но если мы сейчас сестры, то и потом снова будем сестрами, верно?
– Разумеется.
– И в прошлой жизни мы тоже были сестрами, да?
– Естественно.
– Как думаешь, кем мы были? – Гаури подняла на меня глаза. – Принцессами?
– Нет, конечно, это же скучно. Мы с тобой могли быть звездами. И не теми, что слепо описывают чью-то жизнь, а прекрасными созвездиями, парящими высоко-высоко над судьбой. – Я указала на открытое окно. – Мы могли бы стать чем-то волшебным. Говорящими медведями, что построят дворец на манговом дереве. Или близнецами-макарами [12] с хвостами такими длинными, что ими можно дважды обхватить океан.
– Макары жуткие.
– Неправда.
– Они огромные! – Гаури широко развела руки. – И зубов у них куча.
Она зацепилась пальцами за уголки губ и растянула рот, обнажив несколько расшатанных молочных зубов.
– Оштры кыков, – сказала она, так и не отпустив руки.
– Что?
Гаури наконец оставила рот в покое.
– Куча острых клыков.
Я засмеялась:
– Ну, ты очень маленькая, с кучей зубов, и столь же свирепая и жуткая, как морской дракон.
– Драконом быть плохо.
– Почему? Чуть-чуть свирепости еще никому не повредило. Ты бы предпочла быть голубем или драконом?
– Матушка Дхина говорит…
– Я спрашиваю не матушку Дхину, а тебя.
Гаури глянула на меня из-под одеяла:
– Наверное, было бы неплохо уметь разводить огонь. Я бы не знала голода.
– Как всегда, сама практичность, – рассмеялась я.
Гаури плавно соскользнула с кровати. Я стиснула руки, чтобы не поддаться искушению ее утешить. Я не могла с ней нянчиться. Не могла убаюкивать ее ложными обещаниями. Могла лишь молить, чтобы она запомнила все мои слова, все рассказанные мною сказки, и надеяться, что когда-нибудь эти истории станут для нее утешением.
– Где бы мы ни находились, небо над нами будет общим. И мы всегда сможем отыскать друг друга в одном созвездии.
Гаури шмыгнула носом:
– В каком?
– Самом прекрасном. – Я указала на сходящиеся под слабым углом звезды. Возможно, я ненавидела прочие, но не это одинокое скопление огней, словно отстранившееся от остальных. – Одинокая Звезда. Вот наше созвездие. Легенда гласит, будто его создал тот же небесный архитектор, что построил золотой город Ланку.
– Взаправду золотой? – уточнила Гаури. – Наверное, туда я тоже наведаюсь.
Я рассмеялась и обняла ее в последний раз. Так было лучше, лучше уйти, не прощаясь. Закрыв за ней дверь, я вернулась к кучам одежды – распускать края сари и прорезать прорехи в шелке. Мне ведь нужно было слиться с толпой, когда попаду в город.
В голову закрались сомнения. Выбраться из гарема – не проблема, а вот дальше… Я провела немало часов над святилищем отца, слушая и наблюдая. Но какие бы тайные надежды я ни питала все эти годы – стать значимой в глазах двора, править, говорить так, чтобы слушали, а не бормотать под нос, – теперь они лежали на дне моего сознания, измученные и растоптанные. Если я уйду, то всю жизнь проведу в бегах. Или, может, меня даже искать не будут. И то, и то – незавидная участь.